им, что ты знаешь о государственном перевороте Регента в Акиэлосе.
Гийон развел руки:
— Регент невинный человек, чье единственное преступление состоит в том, что он доверял блудному племяннику.
Для Совета этого было достаточно. В конце концов, они взвешивали решение целый день. Дэмиен перевел взгляд на Регента, который наблюдал за происходящим со спокойной уверенностью. Он знал. Он знал, что скажет Гийон.
— Он спланировал это, — в отчаянии произнес Дэмиен. — Они действуют в сговоре.
Удар сзади заставил его упасть на колени прямо там, где его удерживали. Гийон спокойно прошел по комнате, чтобы встать на свое место рядом с Советом. Регент встал и спустился с возвышения, чтобы положить руку на плечо Гийона и коротко сказать ему на ухо несколько слов, которых Дэмиен не расслышал.
— Теперь Совет вынесет свой приговор.
Подошел раб, неся золотой скипетр. Герод принял его, держа как посох, уперев концом в пол. И затем второй раб вышел вперед, неся в руках черный квадратный кусок ткани — символ приближающегося смертельного приговора.
Внутри Дэмиена все сжалось. Лорен тоже видел ткань. Он смотрел на нее без содрогания, хотя его лицо было очень бледным. Стоя на коленях, Дэмиен не мог сделать ничего, чтобы остановить это. Он рвался изо всех сил, тяжело дыша, и его прижали к полу. Было ужасное мгновение, когда все, что он мог делать, это беспомощно смотреть на Лорена.
Лорена, закованного в цепи и одинокого, за исключением двух солдат, которые крепко держали его руки, толкнули вперед, чтобы он встал перед Советом. Никто не знает, подумал Дэмиен. Никто не знает, что его дядя сделал с ним. Его взгляд вернулся на Регента, который смотрел на Лорена с печальным разочарованием. Совет стоял рядом с ним.
В этом было что-то символичное — шестеро их, стоящих на одной стороне зала, и Лорен — в своем тонком, испачканном Акиэлосском хитоне, удерживаемый стражей дяди — на другой. Лорен заговорил:
— Никакого последнего напутствия? Никакого доброго дядюшкиного поцелуя?
— Ты был таким многообещающим, Лорен, — сказал Регент. — Я сожалею о том, кем ты стал, больше, чем ты сам.
— Имеешь в виду, что это лежит на твоей совести?
— Мне больно, — ответил Регент, — от того, что ты чувствуешь ко мне такую враждебность даже сейчас. Что ты пытался подорвать мою репутацию своими обвинениями, когда я всегда желал тебе лишь лучшего. — В его голосе звучала печаль. — Тебе не стоило приводить Гийона свидетельствовать против меня.
Лорен встретил взгляд Регента, в одиночку стоя перед Советом.
— Но, дядя, — сказал Лорен, — я привел не Гийона.
— Он привел меня, — сказала жена Гийона Луаз, делая шаг вперед.
Дэмиен повернулся — все повернулись. Луаз была женщиной средних лет с седеющими волосами, которые лежали прямыми прядями после дня и ночи, проведенных в дороге без отдыха. Дэмиен не разговаривал с ней во время поездки. Но он услышал ее теперь, когда она встала перед Советом.
— У меня есть, что сказать. О моем муже и об этом человеке, Регенте, который разрушил мою семью и забрал жизнь моего младшего сына, Аймерика.
— Луаз, что ты делаешь? — спросил Гийон, когда все внимание зала переключилось на Луаз.
Она не обратила на него внимания и продолжила шагать вперед, пока не встала рядом с Дэмиеном, обращаясь к Совету.
— Через год после битвы при Марласе, Регент посетил нашу семью в Фортейне, — сказала Луаз. — И мой муж, будучи амбициозным человеком, пустил его в постель нашего младшего сына.
— Луаз, сейчас же прекрати это.
Но она продолжала:
— Это было справедливое соглашение. Регент мог удовлетворять свои желания в комфортном уединении нашего дома, а мой муж был вознагражден землями и высоким положением при дворе. Он был назначен Послом для Акиэлоса, а также стал посредником между Регентом и вторым заговорщиком, Кастором.
Гийон перевел взгляд с Луаз на Совет и засмеялся, резко и слишком громко.
— Вы не можете верить ничему из этого.
Никто не ответил, повисла неприятная тишина. Взгляд Советника Шелота на мгновение переместился на маленького мальчика, сидящего рядом с Регентом, чьи пальцы были липкими от сахарной пудры после закусок.
— Я знаю, что Аймерик никого не заботит, — сказала Луаз. — Никого не заботит, что он убил себя в Рейвенеле, потому что не мог жить с тем, что совершил. Так позвольте мне сказать вам, из-за чего умер Аймерик — из-за заговора между Регентом и Кастором, решившими убить Короля Теомедиса и захватить его страну.
— Это ложь, — сказал Кастор по-акиэлосски, а затем добавил на Виирийском с сильным акцентом: — Взять ее под стражу.
В следующий напряженный момент солдаты небольшого Акиэлосского почетного караула взялись за рукояти мечей, а Виирийские солдаты двинулись наперерез, преграждая им путь. По выражению лица Кастора становилось понятно, что он впервые осознал, что у него не было контроля над залом.
— Возьмите меня под стражу, но не раньше, чем вы увидите доказательства. — Луаз достала из платья кольцо на цепочке; это было кольцо с печатью, рубином или гранатом, с изображением герба Виира. — Мой муж посредничал в соглашении. Кастор убил собственного отца в обмен на Виирийские отряды, которые вы видите здесь сегодня. Отряды, которые были нужны ему, чтобы захватить Айос.
Гийон быстро развернулся, чтобы посмотреть в лицо Регенту.
— Она не изменник. Она просто в смятении. Она была обманута и научена, что нужно говорить, она была подавлена после смерти Аймерика. Она не знает, что говорит. Ей манипулировали эти люди.
Дэмиен смотрел на Советников. На лицах Герода и Шелота была написана подавленная неприязнь, даже отвращение. Внезапно Дэмиен понял, что неприличная юность любовников Регента всегда была противна этим людям, и мысль о том, что сын советника был использован таким образом, претила им.
Но они были людьми политики, где Регент стоял во главе. Шелот с трудом произнес:
— Даже если то, что ты говоришь — правда, это не освобождает Лорена от его преступлений. Смерть Теомедиса — дело Акиэлоса.
Дэмиен осознал, что он прав. Лорен привел Луаз не для того, чтобы оправдать собственное имя, но чтобы оправдать Дэмиена. Не было таких доказательств, которые оправдали бы Лорена. Регент действовал слишком продуманно. Убийцы из дворца были мертвы. Убийцы с дороги были мертвы. Даже Говарт умер, проклиная мальчиков-питомцев и врачей.
Дэмиен подумал о нем — о Говарте, хранившем что-то против Регента. Это сохраняло Говарту жизнь, давало ему вино и женщин до тех пор, пока не перестало. Дэмиен подумал о кровавой дорожке смертей, которая тянулась до самого дворца. Он вспомнил Никаиса, появившегося в коридоре в ночной рубашке в ночь покушения
