челюсти.
– Тринн, я сейчас попробую вытащить этот посох. Возможно, тебе будет очень больно, но ты должна сидеть с раскрытой пастью, как… как… – он запнулся, подбирая сравнение.
– Как последний ротозей на ярмарке, – усмехнулась драконица.
– Ага, именно так. Сама понимаешь, если ты меня схрумкаешь, то больше никакой помощи уже не дождёшься.
Зелёные глаза драконицы уставились на Дилля так пристально, что он почувствовал себя закуской – всё-таки человеку очень трудно понять, хотя бы примерно, о чём думает дракон. Возможно, Тринн сейчас размышляет о том, что неплохо бы в последний раз почувствовать вкус крови.
– Ты готов рискнуть собственной жизнью, чтобы помочь мне? – наконец спросила она. – Это, знаешь ли, смертельно опасно.
– Да знаю, конечно, – немного дрожащим голосом ответил Дилль. – Но, думаю, если ты хочешь выжить и избавиться от отравляющего тебя хивашского посоха, то сумеешь удержаться и не схлопнуть челюсти. Если обещаешь сидеть, как последний ротозей, то да – я готов.
На чёрной морде Тринн прямо-таки было написано "ну, я тебя предупреждала", но отступать было поздно. Тринн положила голову между лап и широко раскрыла челюсти. Дилль уверенно пробрался через частокол передних зубов (подумать только, он добровольно лезет дракону в пасть уже второй раз!) и прошёл к тому месту, где между верхних зубов торчал осколок шаманского посоха.
Дилль посмотрел сначала на кусок деревяшки, затем на здоровущую опухоль. До того, как предложить свои услуги зубника, он как-то не подумал о том, сколько гноя скопилось в раненой десне драконицы. К тому же, вспомнил Дилль, драконья кровь жгучая и, возможно, ядовитая, поэтому когда он выдернет осколок, на него прольётся целый душ этой гнойно-кровяной смеси.
Широкополая шляпа могла бы защитить голову, но её Дилль потерял ещё во время вынужденного полёта на драконе. Зато плащ-накидка, выданная каждому драконоборцу от щедрот магической Академии, лежала в сумке, которая валялась на земле около дракона. Правда, мастера маги заговорили её только от проникновения воды, но вдруг она поможет и сейчас? Хуже не будет, решил Дилль.
Переодевание заняло несколько секунд – Тринн даже не успела удивиться, зачем её самозваный врачеватель вылезал. А, может, она уже настолько ослабла, что и говорить не в силах? И если верно последнее предположение, то Диллю только оставалось надеяться, что драконица не схлопнет челюсти, когда слабость окончательно её одолеет. В любом случае следовало поторапливаться – нечего здравомыслящему человеку делать в пасти у живого дракона. Правда, после того, как Дилль добровольно туда залез, он уже не относил себя к категории здравомыслящих.
Он схватился за край посоха – дерево, несмотря на вырезанные на нём узоры, было скользким. Выдернуть эту ядовитую занозу оказалось делом не таким лёгким, как думалось вначале. Пальцы Дилля сорвались, когда он попытался потянуть вниз застрявший в десне дракона посох. Обмотав посох полой непромокаемого плаща, Дилль вновь дёрнул. На сей раз пальцы удержали деревяшку, но осколок шаманского посоха словно прирос к драконьей плоти.
– Интересно, насколько он глубоко засел? – пробормотал Дилль. – Вот же зараза!
Он попробовал расшатать посох, подёргав его из стороны в сторону, но тут из драконьей глотки раздалось гулкое ворчание, а саму пасть заполнил лёгкий дымок. Дилль откровенно испугался – видимо, его усилия доставили Тринн немалую боль, и дальнейшее расшатывание грозило ему либо расплющиванием между огромных зубов, либо мгновенным сожжением, если драконица решит выплюнуть источник боли.
– Тринн, перестань! – завопил он. – Потерпи немного, я уже почти закончил!
Дилль, конечно, соврал – он ещё даже не начинал. По-хорошему, посох надо бы вырезать, но на такую операцию Дилль решиться не мог из остатков чувства самосохранения.
– Ну, ладно. Придётся идти на крайние меры.
Он схватился за край посоха и повис на нём – деревяшка немного выдвинулась вниз, но целиком выходить никак не желала. Тогда Дилль покрепче сжал пальцы, упёрся ногами в опухшую десну драконицы и, перевернувшись таким образом, застыл в позе перевёрнутого с ног на голову крестьянина, тянущего из земли древесный корень. Кровь прилила к его голове, мышцы заныли от усилий, пальцы заскользили по поверхности посоха – ещё чуть-чуть, и Дилль упал бы спиной прямо на один из нижних драконьих зубов. Но в этот момент вредная хивашская деревяшка подалась и медленно начала выходить из распухшей десны.
– Ага, – пропыхтел Дилль, – то-то же. Ну, ещё немного…
Посох, до начала операции торчавший всего на ладонь, вылез уже на длину локтя. Только Дилль подумал, что неплохо бы ему встать на ноги, как посох вдруг резко пошёл вниз и с хлюпаньем покинул драконью плоть. Дилль, разумеется, рухнул на спину, при этом крепко приложившись затылком о твёрдый, как камень, драконий зуб. Ослепительный сноп искр взорвался у него в голове, на несколько мгновений Дилль потерял сознание от боли, а потому не увидел, как из раны, нанесённой дракону хивашским посохом, тугой струёй забила не то жидкость, не то пар. Само собой, струя ударила прямо в Дилля, окутывая его туманной дымкой.
Тринн не сомкнула челюстей, однако из её глотки вырвался такой громовой рёв, что его мог бы услышать даже глухой. Дилля этот сумасшедший рёв привёл в чувство – он со стоном попытался подняться, но ноги его не держали. Да и где они, ноги-то? Нижняя половина тела онемела, и он её совсем не чувствовал. Дилль попытался схватиться за что-нибудь, но вдруг понял, что не ощущает не только ног, но и рук. Мозг давал команду пальцам, но ответа от них не получал. Так бывает, когда рука онемеет: вроде бы она шевелится и слушается, её видно, но при этом рука словно чужая. И тут Дилль понял, что это сравнение неполное, потому что теперь он не только ничего не ощущал, но и перестал видеть. Исчезло всё: руки, ноги, даже огромные молочно-серые драконьи зубы – зрение полностью отказало ему, как отказало раньше чувство осязания.
"Всё, теперь мне точно конец. Должно быть, я себе шею сломал при падении, и теперь драконица попросту меня проглотит – выбраться-то я не могу. Что ж, по крайней мере, боли при этом я не почувствую".
Тринн издала новый рёв, но теперь Дилль его слышал словно издалека, и с каждым мгновением звук этот становился всё тише и тише, пока совсем не исчез. С философским спокойствием Дилль отметил, что у него пропал и слух.
"Похоже, умираю. Вот оно, значит, как происходит. Похоже, сейчас я узнаю, есть ли
