ни дети не могут так по-настоящему любить, как жена. Их и не сжигали.
Когда мы узнали, что Бараш собирает свой батальон, она сразу пошла. И я пошёл – вслед за ней. Как иначе? Отговорить её я не мог, да и не пытался, я же всё про неё знаю. И оставить одну тоже не мог. Хотя у меня и мама и папа живые. И не в ополчении. А наоборот, собирались вот-вот уехать в Россию и меня забрать.
Бараш держал штаб в брошенной развалюхе на краю городка. У него уже было с десяток бойцов. Оружия не было – только пара охотничьих двустволок. И ножи. А она пришла не пустая, она принесла с собой ПМ и коробку патронов. Этот ПМ был спрятан у отца, мачеха не знала где, а она знала. Мальчики хотели ПМ обобществить, но она вставила обойму, взвела курок и пристрелила голубя, который прохаживался по остаткам крыши. Голубь упал, Бараш поднял голубя, и все увидели – у птицы нет головы. Стало понятно, чьим личным оружием останется первый в батальоне настоящий военный пистолет.
Бараш сказал, что у неё будет позывной Кукла. А Славик сказал, что она похожа на Жанну. «На Жанну Фриске? – спросил Дима-Лайнер. – Малость не доросли у неё», – показал на девичьи груди. Славик обиделся и назвал Диму дураком. «На Жанну дэ-Арк!» Я хотел дать Диме по морде, хоть он и вдвое тяжелее меня. Но она не обиделась, а рассмеялась. Она сказала, что Фриске тоже ничего. И Агузарова – её отец любил слушать Жанну Агузарову. Особенно, вот это: «Недавно гостила в чудесной стране…» Она стала петь. И все затихли. И вообще, мы теперь были вместе, за одно дело, батальон. Мы не могли драться и ссориться.
Тех четверых на блокпосту мы не хотели убивать. Мы думали просто забрать оружие. Несколько дней мы следили за блокпостом, изучали график. Потом выбрали удобное время. Главной деталью операции была Жанна – Красная Шапочка. Потому что она несла корзину с пирожками. И напросилась к национальным гвардейцам на чай. Под пирожками у неё лежал тот самый «Макаров». Она выхватила и приставила к открытому горлу одного из гвардейцев. Остальным велела положить оружие и не двигаться. Свистнула нам условленным свистом. И мы все ввалились, с ружьями, ножами, крепкой изолентой.
По плану мы должны были вояк зафиксировать и оставить. Живыми. Через пару часов их нашёл бы дежурный разъезд. И всё шло хорошо. Мы собирали автоматы, боеприпасы. И вдруг кто-то из гвардейцев дёрнулся. То ли захотел умереть героем, то ли нервы не выдержали. А все были под прицелами. И загрохотало. Двоих из охотничьих ружей положили, в головы, Красная Шапочка своего в горло, а четвёртого парни ножами с двух сторон.
И все нормально. Только Дима Лайнер впал в истерику. Начал причитать: «Мы их убили! Что же теперь будет? Что теперь будет?» Этот Лайнер, он переросток. И по габаритам, и по возрасту. Ему то ли восемнадцать, то ли девятнадцать уже. Вполне мог бы в настоящее ополчение пойти. Не знаю, зачем Бараш его к нам взял и возился с ним. Он был старый. А старые – они пугливые, они боятся убить или умереть. Бараш маленький, сухонький, но жила. Он подскочил к Лайнеру и пару раз его по щекам ладонью. Говорит: «А ничего не будет. Слышишь? Ничего не будет. Это война. Они нас убивают, мы их убиваем. Война».
Всем стало спокойно и ясно. И мне стало ясно. Что война – это когда ты можешь убивать и тебе за это ничего не будет, потому что тебя тоже однажды убьют. Это и есть расплата. Никакой другой не нужно. И мучить себя не нужно мыслями или совестью. Война – это там, где убивают и умирают. А если не можешь, то езжай в Россию. Бросай дом, деда старого, землю родную, девочку свою бросай, с которой от самого детского сада вместе, езжай в Россию. Там уже много таких, как ты. Если по дороге как курёнка не пристрелят и не разбомбят, будешь жить в России, побираться как беженец или бичевать. А если нет, если вступил в ополчение, то и не ной. Даже если это ненастоящее ополчение, а наш юноскифский батальон.
Лайнер утих. Трое гвардейцев тоже тихие лежат, а один, которого Жанна в шею ранила, дёргается. Кажется, она его только по мясу зацепила. Ни сонную артерию не пробила, ни позвонки. Бараш хотел добить. Кукла сказала: «Я сама, вы собирайте всё скорее, и валим». Парни стали заканчивать шмон, а Кукла подобрала чью-то куртку, такой пуховик синий, и набросила на своего. Откуда она всё это знала, кто её учил? Может, из кинофильмов запомнила? Когда человека в упор расстреливаешь, особенно в голову, то от человека могут полететь брызги крови, осколки костей и прочее. Поэтому на человека накидывают одеяло или куртку, или подушку кладут, и уже через это убивают. И никаких брызг. Красная Шапочка выстрелила. Гвардеец затих. Мы побежали. А она даже свою корзину с пирожками забрала. Не забыла и не оставила. Правильно. Мы эти пирожки через час у себя на базе и съели.
Теперь у нас было много оружия и служба пошла веселее. Мы занимались разведкой. И когда выслеживали отделившихся от стаи национальных гвардейцев, то убивали и забирали оружие и амуницию. Потерь у нас поначалу не было никаких. Но однажды нашу разведгруппу взяли около склада боеприпасов. Их было трое, за старшего был Коля Незабудка. Синеглазый такой. Что странно, не стали враги их в СБУ сдавать, не повезли в Киев, никакого официального хода делу не дали. Видно, просекли, что мальчики несовершеннолетние, их могут в штабе или в Киеве вообще отпустить. Поэтому сами расстреляли и там же, около склада, прикопали.
Каждый командир ополчения сам заботится о материально-технической части своего подразделения. Бараш непонятно откуда добыл пару «жигулей», транспорт был нужен. То есть примерно понятно, откуда. Но я об этом думать не хочу. Война есть война. А однажды мы ограбили квартиру. Это была квартира семьи, которая с началом событий убежала то ли в Киев, то ли во Львов, потому что они были яростные противники нашей независимости. Так сказал Бараш. Поэтому было справедливо, что мы их имущество конфисковали и направили средства на нужды батальона. Больше никто о нас не заботился, только Бараш. Но и не командовал нами никто.
Самый больной вопрос был в налаживании отношений со «взрослым» ополчением. У нас в городке
