страх услышать ответ.
— Мне скорее жаль его.
— Жаль, — он не сдержался и расхохотался.
— Что смешного? — Ида остановилась, но Луйс продолжил вести в танце и притянул ближе. — Разве тебе не жаль? Он вынужден вопреки своим желаниям следовать указаниям. Все Отцы твердят, что Создатель даровал нам свободу, а за то, что мы утратили ее, должны погибнуть в наказание. Но почему тогда Он не даровал свободу своему сыну? Кто знает, быть может, Младший Сын не хочет следовать предначертанному и уничтожать этот мир? Мне тоже предначертано уничтожить мир, но кто сказал, что я этого хочу?
— О, поверь, он хочет. Он ненавидит смертных. — Луйс опустил взгляд и хмыкнул.
— А я вот не уверена. Хотя возможно, ведь он не жил среди нас. Он знает только то, о чем ему следует знать, чтобы безропотно выполнить наказ.
Луйс вскинул голову, его лицо выражало удивление вперемешку с непониманием, но кто-то похлопал его по плечу. Это был Адес.
— Кириос, не позволите украсть вашу кирию на один танец?
Луйс сжал челюсти так, что Иде показалось, она услышала скрип зубов, но Луйс вернул прежнее добродушное выражение лица, улыбнулся и передал руку Иды Адесу:
— Конечно, дражайший брат, но только один! Моя спутница устала.
* * *
Что эта девчонка возомнила о себе, она считает, будто знает чего я хочу, глупая, ей не удастся меня провести.
«Он знает только то, о чем ему следует знать» — слова еще долго отдавались эхом в мыслях, вгрызаясь в самую суть и подвергая сомнению то, что доныне было незыблемо. Как бы я ни отмахивался от речей смертной, отрицать не оставалось сил: она влияет на меня. Но я никогда не поверю в то, что в этом мире есть что-то хорошее, за что стоило бы предать свои идеалы. О, нет, Отец прав, давно пора стереть, вырвать с корнем этот сорняк, чтобы на месте его посадить новый цветок. Когда зараженную руку не спасти, ее отрезают. Так и этот мир должен быть отрезан, чтобы спасти все остальные миры бесконечной вселенной. И ни смертная, ни что-либо еще в мире не остановит меня.
Он метался, искал выхода скопившейся энергии — тело смертного неспособно перерабатывать такую силу, оно делает его слабым, подвластным чувствам, эмоциям. Тело смертного. Иначе почему единственное желание — вырвать ее из лап этого проклятого подобия бога и спрятать, увезти далеко, забрать с собой. С собой. Она — его добыча. Его план. Его… Его трофей, его жертва, его… Она — его.
Тьма сгущалась, трещала, выла, тени увеличивались, заглатывая все больше пространства, огонь в камине дрожал, свечи гасли по одной… Присутствующие постепенно стали замолкать — так и надо, узрите, бойтесь, бегите, ваша праздность — ваша погибель. Тряситесь, падайте ниц в страхе.
Он чувствовал, как нарастает мощь, как близок истинный облик, но что-то вырвало его, остановило — он сопротивлялся — но это что-то сильнее, это что-то восстанавливает разрыв бытия. Это что-то — ее испуганные глаза, ищущие его в окружающем мраке, в окружающем хаосе.
Два шага. Рука в руке. Прочь.
* * *
— Что ты делаешь? — Ида ощущала его горячее дыхание на своей щеке, чувствовала как его рука поднимается медленно по ее талии, а вторая зарывается волосы. — Луйс, ты…
Он остановил ее, приложив палец к губам, и посмотрел требовательно. В его глазах бушевал огонь, Ида слышала как бьется его сердце — или это ее? — дыхание стало частым и прерывистым. Ей было страшно, но при этом ей не хотелось прерывать происходящее. Она не успела понять, что произошло, но когда он схватил ее за руку и увел из разгорающегося хаоса — вокруг погасли огни, стало темно и люди испуганно стали толкаться и пытались выйти — она была благодарна. Но когда они выбрались наружу, он прижал ее к стене и напугал своим неожиданным поведением. Он был резок, настойчив, но одновременно нежен. Его взгляд не терпел возражения, но при этом давал ей время подумать, он будто был готов позволить ей оттолкнуть его. Но хотела ли она? Ида потянулась к его губам, прикрыла глаза и в момент когда их губы вот-вот должны были соприкоснуться, он оттолкнулся, развернулся, сцепил руки за головой, метнулся в одну сторону, потом в другую, обернулся, еще раз посмотрел на нее, махнул головой и ушел прочь. В темноту.
Ида осталась одна.
* * *
Что ты со мной сотворила? Безупречная, чистая тьма была моей стихией. Грех. Я упивался им и наслаждался. Я жаждал. Алкал. Я страстно желал. Но что ты со мной сотворила? Не могу поверить, что я отказался. Я даже не понимаю, что чувствую и кто я теперь? Тварь я слабейшая или силой владею? Нет, я не сдамся, я не отдам ее. Я доведу. Грех. Я буду снова им наслаждаться. Я приближу этот день. Последний день этого мира. Я и только я буду властен над судьбой Твоих творений. Тебе не победить. Не в этот раз. Ты слаб. Ты стар. Твое время вышло. Пора признать, что Твои интриги уже не так новы. Я понял Твой секрет. И я сломаю Твои игрушки. Считай меня обиженным и обделенным мальчиком. Все равно Ты никогда не увидишь во мне большего, Ты никогда не видел во мне…
Зачем я говорю с Тобой, будто Тебе не все равно. Будто Ты слышишь. А даже если слышишь, будто для Тебя это имеет значение. А я ведь очень долго верил. А я ведь очень долго надеялся. Но прошли эпохи, исчезли миры и цивилизации, и я прошел точку невозврата. Я утратил все. Без сострадания. Без милосердия. Узри же, как в эту минуту разрушится Твоя уверенность в чистоте и непорочности. Ты не сможешь помешать. Ты не сможешь остановить. Ты не сможешь простить. И что тогда?
Глава 21. Прощание (Ранее 27)
В ее груди поднималось чувство, которое она не смогла бы описать. Разочарование? Обида? Унижение? Она пришла в себя, только когда почувствовала привкус соли у себя на губах. Она плакала. Но обида быстро переросла в гнев, требующий выпустить его наружу. Ида побежала. Она не разбирала дороги, встречая преграды в виде кустов или зеленой ограды, которыми еще днем любовалась и восхищалась, злилась еще больше, пинала и бежала в другую сторону. Вот наконец ей удалось найти ворота. На миг она остановилась: может не стоит убегать одной? Может, стоило пойти за ним и спросить, что случилось. Но
