Как само это число, так и его интерпретация вызывают наименьшие разногласия исследователей, считающих его «магическим» и связывающих с демонологической линией романа (Круговой 1982, Гаспаров 1994, Кульюс 1998). Число пять как число дьявола встречается и в раннем творчестве М. Булгакова. Использование его в номере дома 302-бис (в сумме 5, да еще дважды — бис) и в номере «чертовой квартиры» продолжает уже сложившееся в творчестве Булгакова стремление к семантизации чисел, созданию собственной мифологии числа. Дом на Садовой, по сюжету тесно связанный с нечистой силой, буквально обрастает этим «дьявольским» числом. В доме 302-бис на 5-м этаже («кошмар в пятом этаже») находится «нехорошая квартира» 50 — место обитания сатаны и его свиты в Москве. Это фантасмагорическое пространство, в любой момент способное раздвинуться до сверхъестественных размеров, населенное ожившими мертвецами из разных эпох человеческой истории, которому вполне соответствует и временная фантасмагория (квартира 50 — место, где можно «задержать» «праздничную полночь»). «Дьявольский» оттенок имеют и все производные от числа пять: около 50 лет бывшей хозяйке злополучной квартиры с пятью комнатами, обсуждаемая стоимость ее аренды — 500 рублей в день, итоговая оплата — 5 тысяч «пятью новенькими банковскими пачками» и т. д. Даже в слухах о нечистой силе и то фигурирует число 5 (ср. слухи о краже шайкой пяти заведующих). Инфернальность числа подтверждается и главой 5-й «Дело было в Грибоедове», где изображается литературный ад с массолитовской нечистью, и даже стоимость «порционных судачков», единственного блюда в ресторане Дома Грибоедова, цена которого названа, содержит число пять — 5.50.
Популярность писателя вызвала безудержное паломничество к булгаковским местам и в первую очередь — к «нехорошей квартире». Сотни самых разнообразных записей покрывают стены подъезда дома, где находится квартира 50. Этот стихийный музей свидетельствует, что многими читателями роман был воспринят как откровение и ответ на вопросы, задавать которые было немыслимо в тоталитарной стране с официальной культурой.
люди начали бесследно исчезать —
роман МиМ отражает эпидемию арестов, охватившую Москву в 1930-е гг. и затронувшую ближайшее окружение Булгакова. В его описании аресты — страшная «норма» жизни. Она отразилась в мотиве исчезновения людей. На протяжении повествования исчезают Беломут, председатель и секретарь правления дома № 302-бис и член правления Пятнажко, Никанор Босой, бухгалтер, Аннушка. Происходят ночные аресты вдовы де-Фужере и служанки Анфисы, доносчика Тимофея Квасцова, аресты валютчиков. В эпилоге становится известно и об иных арестах — Володиных, Вольмана, Вольпера, Ветчинкевича… и даже армавирского кота.
Сама за себя говорит и «география» арестов, выходящая далеко за пределы Москвы (Ленинград, Саратов, Киев, Армавир и пр.). И. Бабель, согласно донесению осведомителя в ГПУ, сказал, что «Люди привыкают к арестам, как к погоде» (Возвращение 1991: 433). Эта обыденность ситуации ареста отражена в МиМ. Ситуация исчезновения людей из квартиры № 50 вполне соотносима с реальными обстоятельствами: в дневнике Е.С. Булгаковой зафиксированы аресты соседей по писательскому дому — С. Клычкова и О. Мандельштама, друзей — Н. Лямина, Н. Эрдмана, Н. Венкстерн, знакомых — В. Мейерхольда, Б. Пильняка, И. Бабеля, В. Киршона, директора МХАТа М. Аркадьева и др.
Божедомка —
ныне улица Достоевского. В названии нового местожительства жены Степы Лиходеева, от которой он мечтал избавиться, заключена ирония: жена «обнаружилась» на Божедомке, а этимология этого слова восходит к понятию «богадельня». Божедомка означала также место на кладбище, где погребали нищих, сирот, бедняков и людей, умерших насильственной смертью (см. «божатый» в словаре В. Даля).
увидел неизвестного человека, одетого в черное и в черном берете —
у некоторых исследователей (Петровский 1990а) присутствие дьявола в облике незнакомца в черном в момент пробуждения персонажа вызывает ассоциацию с появлением Мефодия Исаевича Тоффеля (Мефистофеля, персонажа инферно) в повести А. Куприна «Звезда Соломона».
часы с алмазным треугольником —
на часах и портсигаре владельца место монограммы занимает треугольник — знак булгаковского дьявола. Первоначально (шестая редакция романа) вместо треугольника на портсигаре сверкала «синим и белым огнем бриллиантовая буква „f“», возможно, монограмма немецкого Faland (лукавый, обманщик), которое было взято предположительно из комментария к Фаусту (Яновская 1992: 69–70).
сию минуту он головой вниз полетит к чертовой матери в преисподнюю —
при том, что подобная возможность в момент столкновения с инфернальными силами не исключена, здесь же дается «реальная» мотивировка состояния героя — «похмелье дарит его новым симптомом».
Степа позвонил в Московскую областную зрелищную комиссию и т. п. —
Москва предстает в романе опутанной сетями не только могущественных следственных органов, но и десятков других структур, в которых проступают черты реальных учреждений современной писателю столицы, причем смысл их деятельности сокрыт и, с точки зрения нормального сознания, кажется абсурдным. Так, наделен странными функциями «Интурист», решающий, например, где должен ночевать иностранец. Не менее загадочная «Зрелищная комиссия» присылает на бал к «иностранцу» Воланду барона Майгеля. Все это создает ощущение, что «зрелищные учреждения» в романе — двойники все того же всесильного ГПУ.
«Комиссия» представляет собой разветвленную сеть организаций, по-разному называемых в вариантах и окончательном тексте романа: «Городской зрелищный филиал», «ведомство зрелищ и увеселений», Варьете, «Московская областная зрелищная комиссия», финзрелищный сектор и совсем уже мифический «главный коллектор зрелищ облегченного типа». Акцент на учреждениях зрелищно-увеселительного характера, за которым стоит пестование эпохой эрзац-культуры, ассоциируется с пиром во время чумы и наводит на мысль о неслучайном их «сатанинском» нагромождении, которое оттеняет тему московского Апокалипсиса. Педалирование характера учреждения заставляет предположить, что прообразом подобных организаций был, скорее всего, пресловутый Главрепертком (Главный репертуарный комитет), созданный при Наркомпросе. На Комитет возлагалось разрешение к постановке «драматических, музыкальных и кинематографических произведений», а в договорах с ним (как в случае с «Праздником святого Йоргена» С. Кржижановского) специально оговаривалось абсолютное право на поправки и изъятия «без возможности дискуссий» (В. Перельмутер). В 1934 г. он был переименован в «Главное управление по контролю за зрелищами и репертуаром». Известно, что ГПУ и НКВД принимали непосредственное участие в руководстве Главреперткомом.
Печальная история отношений Булгакова с Главреперткомом хорошо известна. В письме Правительству СССР от 28 марта 1930 г. он охарактеризован как организация, которая «убивает творческую мысль». Ее руководители были злейшими врагами Булгакова и имели прямое отношение к судьбе писателя. Деятельность этой организации была бессмысленна и абсурдна не только в романе. Именно Главрепертком издал «Указатель разрешенных и запрещенных к исполнению произведений». В нем «регулировщики муз» дошли до запрещения классических опер и даже детской оперы «Репка», балета «Жизель», песни «Ямщик» (Балонов 1991а). Вероятно, именно эта абсурдная запретительная деятельность продиктовала наказание, павшее в романе на зрелищный филиал: ничем не остановимое пение. Хоровое пение считалось истинно народным творчеством, развивающим чувство коллективизма (то и дело возникали бесчисленные «творческие коллективы», ансамбли, хоры, их многочисленные смотры, парады и пр.).
финдиректора Римского —
фамилия финдиректора варьете вызывает ассоциацию с
