песнопения возносятся на ветру. Вначале проходят носильщики бирики в масках высотой с жирафа, смыкая землю с небом, изначальным жилищем богов. Следом идут носильщики ванага в масках не столь огромных; они ведут душу в загробную жизнь, между тем как тело отправляется в иное место. На верхней части маски две полосы – одна для земли, другая для подземного мира. Стайки из шести или десяти танцоров прыгают, топают, исступленно кружатся, гибко кланяются, покуда их маски не касаются земли, и, распрямившись, вращаются так, чтобы ванага касалась четырех точек вселенной. Семь прыжков, и новый повтор, один за одним, один за одним. Для Соголон это всё едино, ибо утро есть утро, а ночь есть ночь, и человек ничего не может сделать, чтоб воспрепятствовать этому круговороту.
А затем являются ночь и дождь.
Соголон лежит под кровлей, по которой сверху тарабанят водные струи. Звук успокаивает, даже когда становится громче, превращаясь в сотню маленьких барабанчиков. Монотонное гудение накатывает волной, всё глубже погружая тело в сено и ковры; голова при этом всё легче и невесомей, словно кто-то подливает вина. Но всё это обрывает натужный скрип петель снизу. Соголон чутко приподнимается на локте и видит, как дверь конюшни отъезжает вбок, а внутрь врывается веер брызг. Вместе с каким-то мужчиной.
– Соголон, девочка?
Кеме! Перекатившись с краешка постели, она спрыгивает вниз, не успев подумать, а не слишком ли это быстро: еще возомнит чего. При виде такого быстрого и бесшумного приземления Кеме широко улыбается:
– Ого, ты как кошка.
– Не смей меня так называть.
– Но разве это не так? Просто сверхъестественно.
– Что «сверхъестественно»?
– Сигаешь с самого верха. Десять и одна… десять и шесть, семь… Десять и восемь ступенек лестницы – и тут ты раз! Как перышко.
– У тебя всё сверхъестественно.
– Нет, не всё. Только ты.
– Ты, верно, думаешь, что мне нравится всё время слышать, какая я для тебя странная. А я никакая не странная.
– Клянусь богами, девчонка! – Кеме выставляет руки, словно остерегаясь удара, и поворачивает голову прежде, чем она успевает рассмотреть его лицо. – Помнится, я однажды назвал тебя повелительницей лошадей. Но Соголон…
– Да, я выбираю жить в дерьме. Как и каждый волен выбирать себе то, чего захочет.
– Я слышал, тебе недавно не свезло. О, как я тебе сочувствую.
– Не свезло? Словно бы я проиграла в игру? Ну да, если пинок по голове считать за три хода фишки.
– Мне так…
– Твоих сочувствий мне не надо.
– Ну да, конечно, Соголон никогда ничего не нужно.
– Мне нужно одно: чтобы ты прихватил свое зубоскальство и проваливал.
– Да язви ж богов! Что за нрав у тебя!
– Насчет «язви» ты верно сказал.
– Соголон!
– Ну что?
– Я… Ты меня вконец сбила с толку. Даже позабыл, зачем пришел.
– Так уходи.
– Что за странности тебе втемяшились?
– Не знаю. Отличаются ли они от последних, что ты во мне заметил? Единственное, что ты во мне выискиваешь, это странности. Ну-ка, какой бзик Соголон выкинула на этой неделе? Какую новую придурь ты открыл, про которую сможешь поведать своим друзьям в плавучей таверне?
– Клянусь богами, ты несправедливо обо мне судишь.
– Думаю, сужу я обо всех правильно. Впервые за долгие годы.
– На суде Соголон пощады не бывает. Как ты нас накажешь? – спрашивает он с улыбкой.
– Да пошел ты.
– Не говори так со мной.
– А как иначе? По какой щеке ты меня хочешь ударить? Или, может, пнешь? Вот мой живот, на. Или как насчет синяка над левым глазом, чтобы соответствовал тому, что над правым?
– Скажешь тоже.
– Так чего ты хочешь, караульщик? – выкрикивает она.
– У нас пропал Алайя.
– Что?
– Пару дней назад кто-то в таверне обозвал его ведуном за то, что он пишет слова. Мы сказали, что будет безопаснее, если он скроется, а он посмотрел на нас так, будто ведуном его назвали мы, – и вот уже два дня никому не открывает дверь.
– Может, он бежал?
– Такой, как он? На него это не похоже.
– А кто нынче на кого похож?
– Да, сейчас многие таятся.
– Я не о том. Может, на этот раз все подразумевают правду.
– Кто это с тобой сделал? – всматривается в ее лицо Кеме. – Принцесса? За что?
– Да какая разница.
Кеме упорно продолжает смотреть, пока Соголон не отводит взгляда.
– Берему мне говорит, нынче король избавляется даже от львов. Ему нужна собственная императорская гвардия.
– Сангомины?
– Нет. Я. И еще кое-кто, из назначенных Аеси.
– По крайней мере, ты получаешь то, чего всегда хотел. Кланяйся богам.
– Язви богов, Соголон. Я уже просто не знаю, какие нынче времена, – вздыхает он и садится на кучу сена, словно силы враз покинули его.
– Ты по-прежнему считаешь, что сражаешься за правое дело?
– Ты, видно, мало истыкала меня колкостями за одну ночь?
Соголон склоняет голову, но не произносит ни слова. Отчего-то ее притягивает дождь, и она подходит к двери конюшни. Воздух здесь свежий, холодный и густой от брызг. Она закрывает глаза, давая воде омыть ей лицо. За спиной глубоко вздыхает Кеме.
– Боги мудры и боги глупы, – произносит она.
– Звучит как мудрость древней старухи.
– А я знаю, что чувствует старуха в своей древности.
– Наверное, это не приносит тебе счастья?
Соголон смеется.
– Что, угадал?
– Счастливых дней у меня никогда не было.
– Это самое жалостное из всего, что я когда-либо слышал.
– Я не жалею.
– Это ты так говоришь.
– Похоже, мы все здесь по милости принца и принцессы тоже.
– Осторожней. Принц скоро должен стать Королем, а принцесса – Сестрой Короля. Ходит слух, что король уже взял себе новое имя.
«У меня для них таких имен несколько», – думает Соголон, но вслух не произносит.
– Может, те самые люди, что движут тебя на верхи, роют Алайе яму.
– Говори мне, что ты знаешь.
Мысль, вертящуюся на кончике языка, Соголон предпочитает проглотить и не переспрашивать, чего он всё-таки хочет. А голос Кеме по-прежнему подобен течению реки. От дождевых брызг одежда на Соголон намокает, но она по-прежнему стоит там, чувствуя вокруг себя единственный оазис покоя.
– Смотри промокнешь.
– Чего еще ждать от дождя. Только, что он тебя намочит.
– Соголон.
Она вздрагивает. Кеме стоит совсем рядом. Она и не слышала, как он встал. В руке у него шлем, волосы растрепаны. Доспехи делают его более рослым.
– Они ловят ведьм. Ты б знала, сколько женщин строило козни, чтобы Король ушел из жизни раньше срока. Говорят, что…
– Говорит кто? Если есть слова, значит, они от кого-то исходят.
– От людей. Люди говорят, что дни Короля оборвались из-за
