хотя в досье о таком не написано… – Марта услышала три коротких звонка. Он носил черную беретку рабочего, простую, тоже рабочую куртку. Она узнала пустынный загар:
– Совсем недавний. Он, наверное, вернулся из Алжира… – стащив беретку, француз протянул жесткую руку: «Мадам М, рад встрече. Я месье Механик, то есть месье Ламбер. Марсель Ламбер».
У соседки Марты по камере в Бутырской тюрьме, Нины, не было фотографии ее жениха:
– Я ничего с собой не брала, – вспомнила Марта тихий голос девушки, – мы хотели заглянуть в комиссию по репатриации, узнать, как можно связаться с моей родней на Украине, а потом пойти в кино. Какая я была дура, Марфа Федоровна…
Марта смотрела на веселое лицо Нины. Девушку сфотографировали под руку с Марселем, у входа в барак, украшенный французским триколором. На обороте вились выцветшие чернила:
– Июнь 1945, Мюнхен. У меня есть такой желанный, без которого я не могу… – Марта услышала вздох:
– Она мне переводила. Стихи русские, из ее блокнота… – перед Мартой оказалась потрепанная, пожелтевшая тетрадка. Она листала заполненные школьным почерком страницы:
– Милой Нине на память о нашей работе в Мюнхене, сентябрь 1943 года. Ниночка, оставайся всегда такой же красавицей! Твоя Настя, лето 1944 года… – пожелания перемежались с записями самой Нины:
– Осень 1944 года. По слухам, советские войска вошли в Румынию. Скорей бы закончилась война! Дорогой дневник, я, кажется, влюбилась. Я всегда думаю о нем. Мы видимся только по воскресеньям, но он пишет мне каждый день… – рядом с тетрадкой лежали конверты:
– У немцев хорошо работала городская почта… – Механик курил, не поднимая головы, – нам разрешали посылать письма, без ограничения. Вот мои записки, ее конверты. Мы не хотели писать на немецком языке, но тогда у нас не было другого выбора. Потом Нина выучила кое-какие французские слова, а я русские… – он помолчал: «Милый, я тебя люблю»… – тикали часы, Марта взяла сигарету:
– Я все сохранил, мадам… – добавил месье Ламбер, – когда я услышал, что вы из СССР, то есть из России, я подумал, что вы могли знать Нину…
Механик заговорил о войне, когда Сэм покинул квартиру на рю Мобийон:
– Проведи время с семьей, – сварливо велел он подопечному, – завтра мы встречаемся с бошем… – Сэм растерянно сказал: «Но он ждет меня одного». Механик усмехнулся:
– Ты и придешь один. Меня ты не увидишь, я теперь твоя тень, милый Августин. Запомни, как со мной связываться в случае нужды… – Сэм наизусть заучил номера безопасных телефонов и адрес абонентского ящика, куда требовалось послать телеграмму:
– Через двенадцать часов я окажусь рядом с тобой, где бы ты ни был, – подытожил Механик, – или даже раньше, если речь идет… – он поискал слово, – о цивилизованных территориях… – Сэм заметил:
– Но меня могут послать в пустыню, в джунгли… – Механик поднял бровь:
– Я бывал и там, и там, милый Августин. Уверяю тебя, даже в пустыне твои будущие работодатели не обойдутся без связи. В таких местах тоже есть телефон и телеграф. После встречи с Адвокатом зайдешь на почту, черкнешь мне открытку. Напиши примерно, куда тебя посылают, остальное дело техники… – Марта аккуратно собрала в стопку тетрадки, конверты и фото:
– Видите, как получилось… – на столе остывал забытый кофе, – вы подумали, что я могла знать Нину и оказались правы… – услышав о встрече в Бутырской тюрьме, Марсель заметил:
– Надо было нам обвенчаться еще в Мюнхене. У меня был знакомый прелат, немец, но с эльзасскими корнями. Я к нему ходил на исповедь. Он бы тайно поженил нас с Ниной… – иностранным рабочим в рейхе запрещались браки даже между собой, – но мы хотели подождать до Франции… – он подтянул к себе чашку:
– Значит, вы не знаете, что случилось с Ниной, с нашим ребенком… – Марта покачала головой:
– Нет. Я тогда бежала из тюрьмы, это долгая история. Но Нина только о вас и говорила. Она хотела назвать малыша Виктором или Викторией. Месье Ламбер, – Марта помялась, – но вы могли попросить о визе. У вас есть довоенный адрес Нины, под Винницей… – он потер руками смуглое от загара, усталое лицо:
– Я туда писал, но ответов не получал. В визе мне отказывали каждый год, а наше посольство в Москве тоже никак не могло мне помочь. Я хотел поехать в Россию по дипломатической части, офицером безопасности, но русские опять не одобрили мне визу… – Марта предполагала, что в винницком колхозе Нины просто не осталось ее родных:
– Если она выжила, она могла выйти замуж, сменить фамилию… – Марсель добавил:
– Я надеялся, что после смерти Сталина она со мной свяжется. После двадцатого съезда я ждал от нее весточки, но не дождался… – синие глаза озарились упрямым огоньком:
– Я все понимаю, мадам М, мы все люди. Если она вышла замуж, я ее не виню, я и сам… – он достал из потрепанного портмоне фото, – но я хочу видеть нашего сына или дочь…
На цветном снимке маленькая девочка сидела рядом с песчаным замком. Ветер развевал черные кудри, в толстеньких ручках она держала ведерко и грабли: «Оран, 1960 год. Дорогому папе от Нины». Малышка белозубо улыбалась:
– Жена моя снимала, – Механик посмотрел в сторону, – Нине здесь годик. Надо было мне их отправить во Францию, но Флоранс родилась в Оране, ее семья жила в Алжире с прошлого века. Она не хотела уезжать, оставлять меня одного…
Год назад жену Механика застрелили на ступенях оранского госпиталя, где Флоранс работала врачом:
– Наши ультраправые националисты, – Ламбер поморщился, – Organisation de l’armée secrète. Они предупреждали Флоранс в анонимных письмах, что она не должна лечить арабов, что она поплатится за предательство интересов Франции. Нина оставалась дома с няней, а я… – он залпом допил кофе, – я тогда был с партизанским отрядом этих мерзавцев, под чужим именем… – после гибели жены Механик отвез дочь во Францию:
– Моя старшая сестра вышла замуж в провинцию, в Орлеан, – объяснил он, – у них свой дом на Луаре, трое детей, собаки, куры, кошки. Нине там хорошо, я ее навещаю, когда бываю дома. Сейчас я тоже оттуда приехал… – Марта ласково коснулась снимка девочки:
– Я уверена, что вы найдете ее старшего брата или сестру, месье Механик. Я вам помогу со связями в СССР… – Марта напомнила себе, что никак не может послать весточку Теодору-Генриху:
– Тайник в Нескучном Саду больше не существует. Каменщик строительного треста, – она встряхнула головой, – то есть он изображает каменщика. Хорошо, что мистер Мэдисон успел передать сведения о его месте работы и адресе. Но Густи ничего сообщать нельзя… – Марта и сама не знала, почему она избегает посвящать племянницу в такие подробности:
– Я не до конца ей доверяю, – поняла женщина, – у меня есть дурное предчувствие, словно с Филби… – Филби сейчас болтался в Бейруте:
– Якобы журналистом, – недовольно подумала Марта, – но он заодно обеспечивает наши интересы в том регионе. Оттуда совсем недалеко до Кавказа, до советской границы, да и морской путь в СССР недолог. Ладно, об этом позже… – на прощанье она сказала Механику:
– Отправьте мне завтра весточку касательно милого Августина, а в остальном… – она пожала руку французу, – нам остается только ждать…
В теплой весенней ночи перемигивались неоновые рекламы. На кованом балконе, выходящем на рю Мобийон, пахло табаком и жасмином. Марта повертела флакон «Joy»:
– Волк смеется, что у меня всегда одни и те же духи, затруднений с подарками у него нет. Хорошо, что я успела забежать в парфюмерный магазин, здесь они дешевле, чем в Лондоне… – Марта не любила ненужных трат, но всегда привозила из поездок подарки детям и Волку:
– Но сейчас придется обойтись без сувениров. Все считают, что
