— Хм. Значит, говоришь река Оскол. И что, большая река-то?
Наличие брода говорило лишь о том, что река достаточно глубокая, и на ней имеется разлив или перекат, через который можно переправиться. О городе Осколе Михаил слышал в своем мире. Только понятия не имел чем он дышит, и есть ли такая река. А судя по тому, что он не слышал о ней и здесь, она должно быть незначительна и находится достаточно далеко от Славутича.
— Она впадает в Северский Донец.
— Выход к морю, получается. Хм. А еще прямой доступ к угольным копям на Донце. Наверняка далековато. Но все лучше, чем возить телегами.
— Вот именно, — подтвердил Данила, знавший об обнаруженном Михаилом угле еще в прежнюю его бытность.
— По Осколу этому корабли-то пройдут?
— Только мелко сидящие. В сухое время на перекатах и бродах глубина доходит до середины бедра.
— Хм. Не смертельно. Все интересней и интересней.
— Значит, не откажешься принять серебро? — предположил Данила.
— А можно сделать так, чтобы Ростислав обождал до осени и не отдавал ту заставу никому иному, кроме меня?
— Я на князя Всеволодова такого влияния не имею. Вот когда Архипка займет место подле него, тогда совсем иной расклад. Зато есть человек, который может замолвить за тебя словечко великому князю.
— Вот за это было бы тебе мое большое спасибо.
— Только тут есть одна заковыка.
— Какая?
— Великий князь Мстислав занедужил. Лекари говорят, что до лета не дотянет.
— Это хорошо, — с самым серьезным видом, произнес Михаил.
— И чем же?
— Ему будет наследовать его сын, Всеволод. Что в корне попирает лествичное право, и лишний раз укрепляет лествичное. Как и то, что почитай на всех княжеских столах сидят уже дети тех, кому те вотчины были определены на киевском съезде Мономаха. Чем чаще будет происходить смена поколений, тем сильнее будет укореняться отченное право. Опять же, Ростислав поддержит своего внучатого племянника и поможет ему укорениться на великом княжении.
— Но что делать с заставой?
— А что тут делать. Придется одалживаться у тебя.
— Почему одалживаться? — возмутился Данила. — Это я тебе должен до скончания своего века.
— Я так не считаю. Верну все, да еще и с ростом. Банк-то в Лукомле имеется?
— Стольный град. Как не быть.
— Вот и ладно. А то возить с собой столько серебра, руки отвалятся. И да, позволишь воспользоваться твоей стекольной мастерской? Только так, чтобы никого рядом. Сам потрудиться хочу.
— Никак удумал чего, Михайло Романович.
— Есть одна задумка. Проверить нужно, что из этого выйдет.
— Уверен, что все получится. Не помню я, чтобы то, за что брался ты, не приносило успеха.
— Есть такое дело, — не стал возражать Михаил, но уточнил, — только не всегда оно выходит сразу и гладко.
Часы это конечно хорошо. Но признаться, ставку на свое будущее благосостояние в этом мире он сделал на банальное зеркало. Ну как банальное. Сейчас и здесь, этот товар будет на вес золота, и тут никакой фигуры речи. А то может и куда дороже. Причем товар будет востребован далеко не только у ромеев, но и у арабов.
Сомнительно конечно, что у него получится добиться качества венецианских мастеров. Но даже если и нет, отличие от зеркал из полированного металла будет настолько разительным, что успех гарантирован. Первые образцы зеркал в истории его мира были кривыми. Их получали на вогнутых поверхностях разбитых стеклянных колб. Но даже в этом случае это был дорогой товар.
Михаил уже наладил производство прямых стекол. Причем образцы без воздушных пузырьков у местных мастеров уже преобладали. Если у него получится воссоздать процесс нанесения серебряной амальгамы, то на выходе выйдет прямое зеркало. А это баснословные богатства.
Н-да. И тут впору подумать о собственной безопасности. А ее получится получить в первую очередь секретностью. Или понадобится армия. Так что, чем раньше получит свою вотчину, тем раньше сумеет развернуться. Опять же, речной путь он куда безопасней для транспортировки стеклянной продукции.
Глава 24
Заданным курсом
— Оно тебе надо, Добролюб? — вздернув бровь, спросил Михаил.
— Люба она мне, — дернув щекой, произнес добродушный здоровяк.
— Н-да. Ну ты хотя бы понимаешь, что у нее за прошлое? Сознаешь, что никто ее к тому не принуждал, сама свой путь избрала, не желая горбатиться в поле?
— Тяжко ей было.
— Это она тебе пожалилась?
— Я спросил, она ответила. На судьбинушку не сетовала. Просто сказала как есть, и все. Но то осталось там, в прежней жизни. Теперь она станет жить по иному.
— А ну как встретится кто из ее прежних ухажеров, тогда как? Потащишь на поединок?
— Если не поймет добром, потащу, — буркнул Добролюб.
— Слушай, ну любишь ты ее. Так живите не венчаными. Поди не вы первые, не вы последние. Сколь таких знаю. И уж тем паче среди вдовых, — попробовал Романов зайти с другой стороны.
— Не хочу по воровски. И ублюдков плодить не желаю. Дети должны расти при отце.
Вообще-то не сказать, что Михаил был реально против этого брака. Ксению как своего помощника в специфических делах он потерял еще до того как рядом с ней оказался Добролюб. Выполняя свое обещание, он решил начать устраивать ее жизнь.
Но одно дело когда речь идет о том, кто не знавал ее прежде, и почитает за честную вдову. И совсем другое когда свататься решил тот, кто не просто знает об этом, но еще и дружен с прежними ее полюбовниками. Поэтому этот богатырь должен точно сознавать, всю значимость своего шага. Между прочим, они Романову оба не безразличны.
— Ну, что я могу сказать. Коли все понимаешь, так и поступай как решил. Я-то тут при чем? — наконец пожал плечами Михаил.
— При том, что она почитает тебя за названного старшего брата… — угрюмо произнес Добролюб играя желваками, от чего окладистая борода пришла в движение.
— Ты злость свою попридержи, друже. Сестра она моя. С той поры, как от неминуемой смерти спасла и выходила. И это не простые слова. Я за ней большое приданое дам. Полученную тобой плату за год вперед с тебя не стребую. Захотите устроиться на особицу, так тому и быть.
— Не желает она от тебя уходить. Да и я не особо, — вздохнул здоровяк.
— Ну, а коли так, то шел бы ты заниматься со своими новиками. Пока дружину не соберем ни о какой свадьбе и думать не смей. Понял ли?
— Понял, — уже спокойно и даже с улыбкой ответил новоявленный десятник.
После чего вышел из палатки, снаружи которой звучали окрики, брань, болезненные вскрики да вздохи. И все это под нескончаемый перестук учебного деревянного оружия. Десятники и не думали делать новикам какие-либо поблажки. Им с ними в степи стоять против ватаг кочевников злых в драке и охочих до добычи…
