– Если буду благоразумной, – прошептала я.
– Да, верно. Вот мы и договорились. У вас совсем замерзли руки, дорогая. Ну, ступайте! Мне больше нечего сказать вам.
Я встала, метнула последний взгляд на отца. Он сидел ко мне профилем – гордым, четким, аристократическим профилем… Высокий лоб, упрямый подбородок, твердая линия губ. Нет, он никогда не изменится. Разве что под влиянием чуда…
5
Пламя свечи темными сумрачными бликами падало на поверхность венецианского серебряного зеркала, и мне казалось почему-то, что я нахожусь в церкви.
За окном шумел холодный осенний дождь – такой же, как и в ту ночь, когда я скакала в Сент-Элуа на лошади виконта де Крессэ.
Я молча смотрела в зеркало. Из-под наброшенного на голову капюшона падают густые золотистые кудри. Черный плащ подчеркивает белизну рук и бледность лица. Я открыла баночку с румянами и осторожно нанесла на скулы краску – две нежные розы… Так я буду чуть румянее. И почему во мне не играет кровь? Ну хотя бы так, как в тот день, когда я сорвала лилию в пруду парка. Теперь эта лилия лежала несчастная, увядшая, засохшая между страницами какой-то книги.
– Маргарита, правда ли то, что я красива? – спросила я тихо, подавляя чувство тревоги, возникшее в груди.
– Да неужто у вас глаз нет, что вы в этом сомневаетесь? И нечего прихорашиваться… Не на бал едете.
Мы тихо спустились по лестнице. В замке все спали, и только у крыльца тихо посапывал Жак, прикрывшись от дождя кожаным фартуком.
Дождь шел не переставая, однако мне от его шума стало спокойнее. Я любила такой дождь – свежий, холодный… Любила, когда ветер швырял дождевые брызги мне прямо в лицо.
Перепрыгивая через лужи, в которых кругами расходились капли, мы с Маргаритой добрались до коляски. Я сняла туфли, вытряхивая из них воду.
– Едемте-ка, – сказала Маргарита, – да поскорее, пока дороги не раскисли.
– Дороги нам не помеха, – отозвался Жак, – коляска-то совсем легонькая.
Жильда молча закрыла за нами ворота.
– Как ты думаешь, она не проболтается? – спросила я. У меня мороз шел по коже при мысли, что отец может узнать о том, что я куда-то ездила ночью. Да еще тайком.
– Ничего она не скажет, мадемуазель. Жильда не доносчица. Она любит вас. Дайте-ка я вам плащ поправлю, не то совсем промокнете.
– Куда ехать? – крикнул Жак, когда лошади вышли на дорогу.
– В «Путеводную звезду», – сказала я. – Как хорошо, что луна не вышла из-за туч.
– Э-э, мадемуазель, – отвечал Жак, – нас бы и так никто не заметил: окна-то вашего отца во двор не выходят. Да и спит он наверняка без задних ног.
Я вздохнула. Да, кажется, моя поездка останется в тайне. Правда, я сейчас и сама не знала, радует меня мое решение или нет. Разговор с отцом подействовал на меня отрезвляюще. Я почти отказалась от намерения совершать опрометчивые поступки… Но ведь письмо виконту уже послано, и я не могла не поехать. И, к тому же, нельзя же покинуть Бретань, даже не повидавшись с Анри…
Может быть, мне все-таки нужно лишиться невинности? Кто знает, возможно, тогда я стану смелее. Мне надоело быть девушкой. И, кроме всего прочего, подобный поступок пойдет вразрез с отцовскими приказами «о благоразумии». Надо сделать это ему назло. Хоть, конечно, он об этом не узнает.
Словом, самые противоречивые мысли теснились у меня в голове. Я то до конца решалась, то снова опасалась и отказывалась от решения, сознавая глупость своего поведения. Да, наверно, я очень глупа… Но ведь мне всего шестнадцать.
Ну, как можно было соединить монастырские уроки и прочитанные мною любовные романы, религиозные наставления и ту чувственность, которую я ощущала? Это было несоединимо.
Дождь понемногу прекращался. Я с удивлением увидела, что освещенные окна трактира находятся всего в нескольких десятках шагов. Жак домчал нас стрелой… Надо будет взять его в Париж.
Я взглянула на часы: половина первого ночи. Никогда еще я не находилась вне дома в такое позднее время.
– Осторожнее, мадемуазель, – предупредила меня Маргарита, вылезая из коляски, – лужи-то здесь какие, Господи спаси!
Я напустила капюшон на лицо и с помощью Маргариты добралась до порога «Путеводной звезды», даже не замочив ног.
– Я ищу господина виконта, – произнесла я шепотом, обращаясь к трактирщику.
– Он там, в зале. Ждет уже целых полчаса, мадемуазель. Виконт сидел за столом, допивая стакан вина. Перед ним лежал охотничий пистолет, поблескивающий инкрустацией.
Анри заметил меня сразу, едва я вошла. Я легко кивнула головой и прошла наверх в комнаты. Он последовал за мной чуть позже.
В комнате оплывал огарок свечи, пахло луком и мылом. Обычные запахи бродячих торговцев… По оконному стеклу стекали мутные струйки дождя. Луна была скрыта тучами, и за окном стояла кромешная темнота. Отблески свечи плясали по стенам.
Я резко обернулась, взглянула на виконта.
– Как я рада, что не ошиблась в вас, что вы пришли…
– Гм, мне было интересно узнать, чем все-таки вызван ваш побег, – ну, тогда, в прошлый раз. Признаться, я ничего не понял. Это снова ваши нервы?
– Нет… Нет, это не так. Это все из-за вашей жены.
– Но вы давно знали, что я женат.
– А не пробовали ли вы назвать своей жене мое имя?
– О, разумеется, нет. Я не собираюсь говорить с ней о вас.
– Если бы вы попытались, она сказала бы вам, что воспитывалась со мной в одном монастыре и была моей лучшей и единственной подругой.
Виконт медленно подошел ко мне, обнял за плечи. Я опустила голову, с трепетом ожидая, что же он скажет.
– Вы тоже воспитывались в санлисском монастыре?
– Я уехала оттуда всего полгода назад.
– Отменная школа лицемерия…
– Ах, об этом ли сейчас говорить! – воскликнула я, не выдержав. – Какой же вы все-таки черствый!
– Я? Черствый? Катрин!
– Да, я сказала именно то, что хотела!
– Но вы не понимаете, что как раз сейчас я больше всего взволнован! Господи ты Боже мой! Разве можно быть рядом с такой девушкой, как вы, и оставаться холодным?!
Я подняла голову, посмотрела на Анри таким умоляющим взглядом, что он нервно сжал мою руку в своей.
– Правда?
– Что?
– Вы говорите правду? Я действительно вас волную? По-настоящему, по-женски?
Анри невольно улыбнулся.
– Да. Именно так.
– Мне нужно это знать, поверьте… Все считают меня ребенком, маленькой девочкой… мне так нужна уверенность в себе.
