Нанди напросилась в гости к своей подруге Камилле Мзамане, когда вернулась из поездки в родные места, разрыдалась у нее на плече, и та оставила Нанди у себя, благо в ее маленькой квартирке стояла еще и тахта для гостей. Нанди сказала, что поживет у нее пару дней, потому что просто боится оставаться со своими мыслями и переживаниями. Камилле уже сказали в редакции, что через родное селение Нанди проходили не то отступавшие мятежники, не то в него вторглись какие-то головорезы из чужого племени. Было много убитых, и в стычке погибли отец Нанди и ее брат.
Нанди ехала в родные места на местом автобусе, водитель которого, он же и владелец, отважился сделать первый рейс после окончания здесь военных действий. Пока она ехала, она познакомилась с разными слухами и уже боялась надеяться на то, что беда не коснулась ее семьи.
В селении не было видно следов сожженных домов, возможно, это не входило в планы нападавших или у них на это не хватало времени, или им не дали совершить поджоги. Но уже подходя к усадьбе их семьи, Нанди сразу же заметила, что небольшой хижины главы семьи, ее отца, внутри ограды не было. А вместо нее виднелась окружность, усеянная черными головешками и пеплом. У них здесь до сих пор сохранялся обычай сжигать дом главы семьи вместе с его вещами после его смерти. Нанди остановилась и долго смотрела в скорбном оцепенении на этот круглый ровный участок черной от пепла земли.
Нанди легко представила себе, как проходили похороны убитых в их селении. Ее дядя, брат отца, по обычаю племени брызнул на грубо сколоченный гроб, уже опущенный в могилу, пальмовым вином, сопровождая это просьбой к духам предков хорошо принять покойного. А веревки, на которых опускали гроб, должен был перерезать самый младший сын, и это означало конец связи между живыми и мертвыми.
Мать проводила Нанди на могилы отца и брата. Там она завернула в кусок белой материи горсть земли с могильного холмика, и они ушли молча и не оглядываясь, согласно обычаю.
Старый знахарь-врачеватель Мшинди, их дальний родственник, шел тогда с ними рядом. Он сказал, ни кому не обращаясь, будто думал вслух:
— Смерть подобна луне: у нее всегда одно и то же лицо.
А очень далеко отсюда, в военном госпитале, лежал в своей палате Мфумо, и к нему уже временами возвращалось сознание. И тогда он со стыдом думал о том, что из-за своей глупости сделал так, что жизнь его висит на волоске и он заставляет врачей возиться с собой, отрывая их от более важных дел. Мфумо думал еще о том, что если он выживет, он напишет статью, в которой осудит междоусобные войны. Есть у них об этом известное высказывание: «Кровь кровью не смывают, а только водой». Первая часть его и станет названием его статьи. «Кровь не смывают кровью». В этом сказано главное. Потом Мфумо снова погрузился в состояние временного небытия и увидел тогда в палате своих отца и мать. Ему хотелось знать, как они узнали, что он здесь, а они молча смотрели на него, будто ожидали его готовности присоединиться к ним. В том мире, где они теперь находились. Но это было только один раз, и больше они не являлись.
Мфумо не знал, что за дверью палаты врач сказал молодой женщине, которая приехала издалека и назвалась его женой, что, кажется, кризис миновал, но пока видеть раненого нельзя.
Течение Мфолонго замедлилось, приближалось ее впадение в озеро Кигве. Пассажиров на пароходе теперь оставалось десятка полтора. Комлев с нетерпением ждал выхода в озеро, ему казалось, что там они будут в безопасности. А сейчас приходилось все время поглядывать на левый берег, откуда иногда постреливали, а моторные лодки мятежников и катера с установленными на них пулеметами почти все время сопровождали «Лоалу», но атаковать почему-то не решались. Комлев был уверен, что в озере они от нее отстанут и побоятся уходить далеко от берега.
Но у Оливейры было другое мнение на этот счет, и его поддержал командир взвода солдат на пароходе Нгуби. Он почти все время был на мостике с биноклем на груди и с автоматом за плечом.
— Они не нападают на нас, потому что считают нас защищенными правым берегом, — говорил ему Оливейра с видом знатока стратегии мятежников. — На правом же берегу могут скрываться наши войска, хотя их там, конечно, нет. Правда же, Нгуби? А в случае их атаки мы можем близко подойти к этому берегу и высадиться на него, если им захочется потопить судно.
— Не сейте панику, Жуан, — полусердито одернул его Комлев, чувствуя, что его помощник прав, хотя открыто признавать это почему-то не хотелось. И тогда он решил внести изменения в озерный переход.
— Мы не будем пересекать озеро курсом, проложенным еще капитаном Форбсом, — сказал Комлев Оливейре, когда вода за бортом заметно посветлела и стала приобретать зеленовато-серый оттенок. — Он сам мне оставил одну карту с курсом, который проходит между двумя маленькими островками. Вот этими: Кимау насевере и Ньюмо южнее его.
Разговор происходил в рубке, где Комлев разложил на столике старую карту и придавил ее концы двумя плоскими озерными голышами, которые, видимо, для этой надобности и лежали на столе.
Оливейра молча кивнул, давая этим понять, что предоставляет Комлеву возможность принять на себя всю ответственность за выбор курса. Если бы они пошли курсом, которым ходили все время, они бы оставили остров Кимау справа, только и всего. Но шли бы они по большим глубинам.
— Жуан, объясните рулевому, что мы пойдем не по компасу и что теперь от него потребуется. У вас это лучше получится, чем у меня.
Быстрая речь на лулими заполнила рубку, потом резко оборвалась, и рулевой молча кивнул, полуобернувшись к Оливейре.
Комлев еще раз пробежал взглядом по карте, оценивая предстоящий им путь. Остров Кимау, который они оставляли слева, был нагромождением бурых скал, которые возвышались в угрюмой задумчивости. На них не было даже чаек.
Это заметил и Оливейра, которого это обстоятельство явно встревожило.
— Чаек почему-то не видно, капитан, — сказал он, будто заметил какой-то непорядок в природе или подозревал в чем-то пернатых. — Если они улетели, значит, их что-то напугало.
И в этот самый момент послышался слабый еще звук работающих моторов, и из-за скалистого мыса вышли два катера с рулевыми рубками и направились теперь прямо к «Лоале». Значит, они таились за этим островком, поджидая пароход. И если бы он пошел обычным курсом, встреча с ними была бы все равно неминуемой.
Взводный командир Нгуби отдал вниз с мостика команду солдатам, и они сразу же открыли огонь по катерам. А Комлеву и Оливейре он быстро сказал, еще раз приложив глаза к биноклю:
— На носу первого катера безоткатное орудие. Оно стреляет реактивными снарядами, понятно? Делайте поворот вправо, чтобы не подставлять им весь борт!
Оливейра сам стал за штурвал и стал круто перекладывать руль. Нос «Лоалы» пошел вправо, но как медленно он шел! Справа был остров Ньюмо, и Комлев видел на карте обозначение глубин. Рядом проходила ровная отмель, и глубины были не более пяти-шести метров, если верить карте. Он заметил, что внутри у него сейчас все сжалось, как бывало в юности, когда надо было выходить в боксерской секции на ринг для тренировочного боя с противником сильнее себя. Комлев уже понимал, что если борт будет разворочен снарядом, лучше оказаться на мелководье, а на глубине судно может опрокинуться из-за большого крена, набрав воды в пробоину.
