Пролог
Их нет.
Я мечтал об этом дне целых двадцать пять лет. Пока рос в другой части земного шара, с новым именем и в новой семье, я всегда гадал, смогу ли когда-нибудь снова увидеть маму, братьев и сестру. А теперь я здесь, стою возле ветхого дома в бедном районе маленького пыльного городка в Центральной Индии – месте, где я рос. Никто здесь не живет.
Последний раз я был здесь, когда мне было пять.
Дверь с оторванными петлями кажется намного меньше, чем мне запомнилось с детства, – теперь мне пришлось бы пригнуться, чтобы войти. Стучать смысла нет. Через окно, равно как и через щели в знакомой осыпавшейся каменной стене, я могу разглядеть крошечную комнатушку, где ютилась моя семья, потолок, которого я теперь чуть ли не коснусь головой.
Этого я больше всего и боялся: когда я наконец-то после долгих лет поиска найду свой дом, моих родных там не окажется. Мне едва удалось справиться с нахлынувшим страхом.
Уже который раз в жизни я теряюсь и не знаю, что делать. Только сейчас мне тридцать и в кармане есть деньги и обратный билет домой, но чувствую себя так же, как на железнодорожном вокзале много-много лет назад, – становится трудно дышать, мысли путаются, и я жалею, что не могу изменить прошлое.
И тут рядом открывается дверь. Из соседней (не такой убогой) квартиры выходит женщина в красном платье, на руках она держит ребенка. Видно, что она сгорает от любопытства. Я похож на индийца, но моя европейская одежда совсем новая, а волосы аккуратно подстрижены – я, вне всякого сомнения, нездешний, иностранец. Но хуже всего то, что я не знаю языка, поэтому, когда она заговаривает, могу лишь догадываться, что она интересуется, что мне здесь нужно. Я почти не помню хинди, к тому же не уверен, что смогу правильно произнести даже те немногие слова, что знаю. Я поясняю:
– Я не говорю на хинди, я говорю по-английски.
И с изумлением слышу в ответ:
– Я немного говорю по-английски.
Я указываю на брошенную квартиру и перечисляю имена тех, кто когда-то там жил:
– Камала, Гудду, Каллу, Шекила. – Потом указываю на себя и добавляю: – Сару.
На сей раз женщина молчит. И тут я вспоминаю, что мама кое-что дала мне еще в Австралии, как раз для подобного случая. Я роюсь в дорожной сумке и достаю лист бумаги формата А4 с моей детской фотографией. Я опять указываю на себя, а потом говорю:
– Маленький, – и, указывая на мальчика на фото: – Сару.
Я пытаюсь вспомнить, кто жил рядом с нами, когда это еще был мой дом. Жила ли какая-то девочка, которая теперь выросла и превратилась в эту женщину?
Она переводит взгляд с фотографии на меня. Не уверен, что она поняла, но на этот раз она нерешительно произносит по-английски:
– Люди… не живут… сейчас, – говорит она.
И несмотря на то, что она констатирует то, что и так очевидно, ее слова бьют меня как обухом по голове. Кружится голова. Я продолжаю стоять перед ней, не в состоянии пошевелиться.
Я всегда знал: даже если мне удастся найти дорогу домой, может оказаться, что моя семья переехала. За то короткое время, что я с ними жил, мы не раз переезжали с места на место – беднякам не приходится выбирать, где жить, а моя мама вынуждена была браться за любую работу.
Подобные мысли начинают вылезать из тех уголков подсознания, куда я их загнал. Я даже предполагаю, что моя мама умерла, но тут же отмахиваюсь от этой мысли.
К нам подходит какой-то мужчина, поэтому я вновь повторяю, как мантру, имена мамы – Камала, братьев – Гудду и Каллу, сестры – Шекила, и свое – Сару. Он уже собирается что-то ответить, как подходит еще один человек и перехватывает инициативу.
– Да? Чем могу помочь? – на безукоризненном английском говорит он.
Он первый, с кем я могу общаться на понятном мне языке с тех пор, как приехал в Индию. И моя история льется быстрой рекой: я жил здесь в детстве, пошел с братом и потерялся, вырос в другой стране, даже не смог вспомнить название городка, но теперь я вернулся сюда, в Ганеш Талай, чтобы попытаться найти маму, братьев и сестру. Камалу, Гудду, Каллу, Шекилу.
Моя история явно его удивила, и я еще раз перечисляю имена родных.
Через минуту он произносит:
– Подождите, пожалуйста, здесь. Я вернусь через пару минут.
В голове мечутся предположения – за чем он ушел? Приведет того, кто может знать, что с ними произошло? Может быть, даже даст их адрес? Но понял ли он, кто я? Долго ждать не пришлось. Вернувшись, он произнес слова, которые я не забуду никогда:
– Пошли со мной. Я отведу тебя к матери.
1. Воспоминание
Когда я рос в Хобарте, на стене в моей спальне висела карта Индии. Мама – моя приемная мама, мамочка – поместила ее туда, чтобы я чувствовал себя как дома, когда я в шестилетнем возрасте, в 1987 году, приехал в эту страну, чтобы жить с ними. Ей пришлось рассказать мне, что там было нарисовано, – я был полнейшим неучем и, кажется, даже не знал, что такое карта, не говоря уже о том, что не представлял себе, как выглядят очертания Индии.
Мама весь дом украсила индийскими предметами – тут стояли статуэтки индусов, медные украшения и колокольчики, множество маленьких фигурок слонов. Я тогда еще не знал, что подобные вещи редко встретишь в обычном австралийском доме. Еще она в моей комнате развесила и разложила на комоде ткани с индийским орнаментом и поставила вырезанную из дерева куклу в яркой разноцветной одежде. Все эти предметы казались смутно знакомыми, хотя ничего из этого я раньше не видел. Другие приемные родители могли бы решить, что я еще маленький и мог бы начать жизнь в Австралии с чистого листа, так что могли бы воспитывать меня, не вспоминая о том, откуда я родом. Но родители сознательно усыновили ребенка из Индии и к тому же понимали, что цвет кожи всегда будет выдавать мое происхождение.
В детстве перед глазами проплывали сотни названий городов на карте. Еще задолго до того, как научился читать, я уже знал, что огромная буква «V» является Индией – местом, испещренным названиями городов и деревень, заполненным пустынями и горами, реками и лесами. Все это – Ганг, Гималаи, тигры, боги! – завораживало меня. Я задумчиво смотрел на карту: где-то там среди этих названий затерялось место, откуда я родом. Городок, где я родился. Я знал, что это место называется Гинестли, но было ли это название города, небольшого поселка, деревни или, может быть, улицы и где начинать поиски на этой карте, я понятия не имел.
И сколько мне точно лет, я тоже не знал. Хотя в официальных документах стояла дата рождения 22 мая 1981 года, но год установили индийские власти, а 22 мая я поступил в сиротский приют и жил там, пока меня не усыновили. Неграмотный, сбитый с толку ребенок – я мало что мог сказать о том, кто я и откуда.
