Уже известный нам Алексис из Пьемонта, отличившийся и в производстве духов, предложил своим последователям один «секретный» рецепт. Его формула дамасских духов — а все дамасское было чрезвычайно популярно — включала мускус, серую амбру, сахар, стиракс, аир и каламбак. «Разотрите их хорошенько в порошок, — говорит он, — и поместите все вместе в небольшой чан для духов, налейте туда розовой воды на два пальца и разведите под ним небольшой огонь, чтобы она не кипела, и когда вода исчезнет, наполните его снова и продолжайте так делать в течение нескольких дней». Он также приводит рецепт «маленьких подушечек из душистых роз» и «духов для спальни». Последние представляли собой настоящий фимиам, изготовленный из стиракса, каламбака, душицы и пепла ивы — все это растирали в порошок, а затем смешивали с бренди.
Духи в виде крема стали первым шагом к ароматизированным ожерельям и поясам, впоследствии столь полюбившимся женщинам. Ароматизированной пасте придавали определенную форму, затем шилом прокалывали отверстие и нанизывали на бусы. В дополнение к разнообразным духам, которые наносили на одежду, добавляли в помаду для волос и косметику, разбрызгивали в воздухе и пропитывали кожу и дерево, были еще контейнеры для ароматов с перфорированной крышкой и ароматические шарики. Сэр Томас Грешем изображен на портрете Моро с таким футляром для ароматических шариков в руке. Подобные футляры, украшенные драгоценными камнями, встречались столь же часто, как и нитки жемчуга. Чтобы усилить аромат старого ароматического шарика или удвоить аромат нового, сэр Хью Платт советовал растолочь на камне гран цибетина и два грана мускуса, добавить немного розовой воды, а затем ввести получившуюся смесь внутрь шарика. «С помощью этой хитрости, — замечает Платт, — вы можете избавиться от старого ароматического шарика, но мои намерения исключительно честные».
Такими же, как мы помним, были его намерения, когда он придумал кольцо с зеркальцем, с помощью которого было возможно подглядывать в карты противника и следить, чтобы тот не жульничал. И точно так же он рассказывает нам о способе привлекать мух, которые «в противном случае засидели бы все картины и балдахины». Для этой цели нужно было взять огурец, сделать в нем множество отверстий с помощью деревянного или костяного шила и в каждую дырку поместить зернышко ячменя, чтобы оно слегка выглядывало наружу. После того как зерна ячменя дадут ростки, огурец нужно подвесить в центре комнаты, чтобы к нему слетались мухи. В те времена мухи были настоящим бедствием: хотя еще никто не знал, что они являются разносчиками заразы, тем не менее все поголовно жаловались на урон, который мухи причиняли дорогим вещам.
Занавески душили духами, как и постельное белье. «Теперь наши простыни, как лужайки с фиалками», — сказал как-то Джон Марстон. Бумага для письма тоже была надушенной. «Клянусь вам, карета за каретой, письмо за письмом, подарок за подарком. И все это пахнет духами — сплошной мускус!»[124] Саше и мешочки с ароматами клали в гардеробы и сундуки с коврами и гобеленами. Воздух в комнатах «насыщали» с помощью специальных сосудов с ароматами, а душистый порошок распространяли по комнате с помощью небольших мехов, как во Франции.
Даже пушки заряжали душистыми порошками. Во время знаменательного пребывания в Англии герцога Анжуйского, который, несмотря на то что был вдвое моложе Елизаветы, претендовал на ее руку, в его честь проводился большой рыцарский турнир, и деревянные пушки выстреливали клубы душистого порошка и воды, «очень пахучих и приятных». Однако мысль о том, что герцог может стать королем Англии, вызывала резкое неприятие как у членов королевского совета, так и всех ее жителей. Обычно они страстно желали, чтобы Елизавета вышла замуж или, по крайней мере, назвала своего преемника, но на этот раз мудро воспротивились такой партии.
Насколько глубоки были чувства Елизаветы к ее «маленькому лягушонку», как она его называла, определить не так уж просто. Ей было уже сорок шесть. Она была великим и могущественным правителем, политиком до мозга костей. Но она также была и женщиной, которой приходилось занижать свой возраст и скрывать морщины с помощью косметики. Герцогу Анжуйскому было всего двадцать три. Судя по источникам того времени, не доверять которым у нас нет оснований, он был некрасивым, трусливым, двуличным и злобным человечком.
Но все же возможно, что королева была в него влюблена. Совершенно точно, что она рыдала и с трудом смогла перенести разлуку с ним. Может быть, ей нравилась сама идея быть влюбленной, или его молодость заставила ее поверить, что время над ней не властно. А может, она просто играла роль.
Неизвестно, насколько правдиво было то, что она написала в стихотворении «На отъезд Месье», которое подписала Eliz.Regina[125], однако написано оно с большим изяществом.
Я скорблю, хотя и не смею показать досаду, Я люблю, хотя вынуждена ненавидеть, Я схожу с ума, но не осмелюсь, Я застыла в немоте, а про себя болтаю без умолку, Я есть и нет меня, окоченела — и вся горю, Словно превращаясь в кого-то другого.
Моя тревога, словно тень на солнце, Преследует меня повсюду — и улетает, когда я гонюсь за ней, Живет подле меня — что я совершила, Слишком знакомая тревога мучает меня. Я не могу найти средства изгнать ее, И только конец всего положит ей предел.
Нежная страсть прокралась в мою душу, (ведь я мягка и вся из тающего снега) Любовь, будь более жестока иль добра, Позволь мне плыть или дай утонуть, Позволь мне жить и быть немного более счастливой Или дай мне умереть и так забыть, что значит любить.
Спустя два года герцог Анжуйский умер, возможно, от яда. Услышав эту новость, королева сильно горевала и отказывалась заниматься государственными делами.
К счастью для всех, за то время, что прошло от отъезда герцога до его смерти, королева стала все больше выделять привлекательного и деятельного молодого человека родом из юго-западных графств, который говорил с сильным девонширским акцентом. Возможно, именно молодой Рэйли помог ей пережить это горе. Он предпочитал смелые наряды, носил жемчужные серьги и остроконечную бородку, что наверняка вызывало возмущение Харрисона. Но Рэйли был также и известным поэтом. В «Молчаливом возлюбленном» он написал: «Молчание в любви выражает несчастье сильнее, чем слова». Вполне вероятно, что он понимал Елизавету как никто другой.
Неподвластная ходу времени, королева тем не менее постарела. Один раз за последние годы ее пребывания на троне с ее лица спала бело-розовая маска золотоволосой богини. На удивительном портрете, который в настоящее время находится в Хэтфилд-хаузе, мы видим Елизавету такой, какой она, наверно, была на самом деле: странные полуприкрытые глаза, ястребиный нос над мягким, но строго очерченным ртом, неплотно сжатые губы. Это решительное лицо, надменное, мудрое — и необычайно печальное.
