будет! – облегченно выдыхает в трубку Даня. – Проще до Кремля дозвониться, подруга.
– Что стряслось, истеричка?
– Да тут к тебе отец приехал, – рассказывает он. – Говорит, телефона твоего нет, а мать дозвониться не может. Где шляешься, красота моя неземная?
Отец? Дядя Андрей в смысле?
– Спасибо, Дань. Слушай, а как вчера прошло?
– Свидание? – тянет друг, явно не торопясь с ответом. – Фигово прошло, Мира.
Кажется, у нас обоих серьезные проблемы с ремиссией.
– Так плохо?
– Мрак. Что твоему отцу передать? А то на него уже соседи косо смотрят. Еще полицию вызовут.
– Скажи, что сама к ним заеду после учебы. Сейчас не успеваю.
– Куда заедешь? – не догоняет Даня. – Он же у тебя проездом, из Москвы, сказал…
Ах, этот отец!
– Пусть звонит матери.
И отключилась.
Отец.
Ну как же! Одно слово.
Не сомневаюсь, мама сломалась и выдала папаше адрес со всеми потрохами. Вот только забыла спросить, надо ли мне оно вообще. Конечно, не со зла. Хочет, как лучше для меня, но… Не получится. Нет никаких теплых чувств к человеку, который сам отказался от нашей семьи.
Просто знать его не хочу. Мама счастлива, я тоже, зачем сыпать соль на раны? В любом случае пора решить эту проблему, оборвать замкнутый, порочный круг. Хотя мне меньше всего на свете хотелось ехать в собственную квартиру, чтобы встречаться с отцом. Вспомнил на старости лет о существовании дочери. Раньше надо было думать!
Домой я добралась на такси, потому что иначе бы не успела к первой паре в универ. На лестничной клетке пятнадцатого этажа, вернее, на ступенях, и обнаружила своего родителя.
Изменился. Постарел, выглядел усталым, хмурым и раздраженным. В волосах блестела седина, серое пальто мокрое от растаявшего снега.
– Здравствуй, дочь. – Он изобразил какое-то чудовищное подобие улыбки. – Ну что, узнала своего старика?
– Привет, – отвечаю неохотно. – Что ты здесь делаешь?
– И на порог не пустишь? Я тут тортик купил, чаю бы попили.
– Можно. – Пожав плечами, направляюсь к квартире. – Пойдем, только недолго, мне нужно на учебу ехать.
Лютик сразу кинулся мне в ноги. Давай мяукать и ласкаться. Соскучился! Сейчас я тебя накормлю, подожди…
– О, животина. – Отец садится на корточки, тянется к коту, чтобы погладить, но тот сначала шипит, а потом и вовсе начинает царапаться. – Ишь какой!
Умудрился ухватить Лютика за ухо и дернуть. Не сильно, но тот протяжно запищал. У меня даже в сердце кольнуло. Нельзя так с животными обращаться. Людьми надо быть.
– Папа! – вскрикнув, я беру кота на руки, гладя и успокаивая.
– А ты все такая же, Мирка. Каждого блохастого зверя домой тащишь.
– Лютик не блохастый зверь, он мой друг.
Пушистик ласково заурчал и вцепился когтями в мою кофту. Потерпи, мне тоже очень не нравится происходящее.
С отцом мы расположились на кухне. Я поставила чайник, торт разрезала и разложила по тарелочкам. Пыталась делать что угодно, лишь бы занять себя чем-то.
А отец все рассказывал, как с бизнесом катастрофически не ладится, жена ждет второго ребенка, им пришлось продать кучу недвижимости, чтобы закрыть долги. И все о себе да о себе. Зачем приехал – вообще непонятно.
– Очень хорошая квартирка, – проводит оценивающим взглядом по моей просторной кухне. – С женихом снимаете?
– Нет, – качаю головой. – Мама и отчим подарили на день рождения.
– Правильного хахаля твоя мать зацапала, с деньгами. Нашла себе толстосума.
Мне стало ужасно мерзко от его слов. Как же можно так говорить про жену, пусть и бывшую? Кроме того, из них двоих – зло не она. Можно подумать, это мы разрушили нашу семью.
– Дядя Андрей любит маму, они счастливы, – цежу я сквозь зубы, едва сдерживая злость. – Недавно дочку родили. И сделай милость, не высказывайся о маме в таком тоне. Ты нас бросил, пап. Не наоборот.
– Все-таки настроила против. Мирослава, я же твой родной отец.
Да ладно! Молодец, что вспомнил!
– И? – Вопросительно смотрю на него. – Ты приехал сблизиться, помириться или что? Если да, то выходит паршиво. Не очень-то и скучал. Дай бог сообщения присылал по праздникам. Для справки мне не пять лет, чтобы настраивать против кого-то. Давно выросла из этого возраста.
Наверное, еще немного, и точно бы случился скандал. Космических масштабов. Потому что я была настроена высказать ему все, вылить весь свой яд, что скопился за столько лет.
Положение спас звонок в дверь, я выскочила в коридор, машинально поворачивая ключ в замке.
Никита.
В руках два стаканчика кофе. Еще и улыбался, будто ненормальный.
Минуточку…
Это как называется? Он ехал через весь город, больной, с температурой. Чтобы выпить со мной кофе?
Вот ведь…
Наверное, мне стоило что-то сделать. Выставить его, например. Сказать, чтобы больше никогда не приходил со своим дурацким, но вкусным кофе. Но только сейчас я находилась в таком опасном, подвешенном состоянии, когда Тарасов стал самой маленькой проблемой из всех.
Стыдно сказать, но я была совсем не рада встрече с родным отцом. Хотя мы с ним не виделись уже больше трех лет. Это поначалу скучала, ревела в подушку, пока мама не видела, и не понимала, почему папа так с нами поступил. Себя винила, искала причины, пробовала выйти с ним на связь.
Да куда там. Он завел себе новую семью. Променял нас на них. На еще нерожденного ребенка и молоденькую девушку, мою ровесницу.
Счастлива, что мама оставила в прошлом этого человека, вышла замуж, любима, и они с дядей Андреем на Ясю не нарадуются. А папа… нет желания ни видеть его, ни слышать, ни знать.
Жестоко? Пусть!
Ведь даже спустя столько лет он не спросил о том, как мои дела, не поинтересовался жизнью бывшей жены. Только он сам. Жалуется на свое собственное существование. Бизнес, долги и прочее.
– Ты так быстро сбежала. – Никита протягивает один стаканчик мне. – И спасибо сказать не дала.
Еще и этот!
Не согласна на то, чтобы Тарасов привозил чертов грушевый латте. Был милым. Типа заботливым. Это маска. Искусная, жестокая, желанная. У меня не осталось сил, чтобы выбираться из водоворота его любви живой. Два раза в одну реку не войдешь, а уж три и подавно. Не буду придумывать сказки, обнадеживать себя и окружать воздушными розовыми замками. Той наивной Миры нет. Мальчик с глазами цвета изумрудов уничтожил ее. Расщепил на пылинки и развеял по ветру.
Я стала пеплом нашей любви,
Следом на земле от костра,
Ты больше на меня не смотри —
Все равно до боли верна.
Тебе одному – почему?
Не спрашивай,
