есть девушка в кампусе, понимаешь?
Я прислоняюсь к ее изголовью.
— Я уже не знаю, что и думать.
— Что ты собираешься делать?
Я пожимаю плечом.
— Не знаю. Я даже не знаю, расстались ли мы? Это было так странно. Я никогда раньше не видела его таким… каким-то суматошным, беспорядочным, с каким-то далеким выражением лица. Август выглядел так, будто не спал и не принимал душ с тех пор, как я видела его в последний раз.
— Может быть, у него нервный срыв?
— Из-за чего?
Адриана пожимает плечами.
— Он сказал, что это личное семейное дело. Монро все время делают всякие гадости. Может быть, ему кажется, что он должен разгребать чей-то бардак, прежде чем втягивать в него тебя?
— Может быть, — говорю я. — А может, и нет. Кто знает?
— Я не думаю, что тебе стоит возвращаться в университетский городок.
— Почему?
— Потому что сейчас ты предполагаешь самое худшее — помнишь, как ты поступила так с отцом? И как была расстроена? Ты принимаешь необдуманные решения, когда расстроена, Шер. Ты всегда так делаешь. Я лишь хочу сказать, что, может быть, он не лжет тебе, может быть, Август пытается защитить тебя, и, может быть, тебе не стоит бежать обратно в кампус на случай, если ты ему понадобишься? — вскидывает руки вверх Адриана.
Она права.
Вытащив телефон, я быстро отправляю ему сообщение, теперь у меня снова есть его номер.
Я: Я очень встревожена нашим предыдущим разговором. Мы все еще вместе, Август? Или ты меня бросил? Должна ли я остаться или вернуться в школу?
Август отвечает мне только в час ночи.
ДРАГОЦЕННЫЙ ВРАГ: Я не расставался с тобой.
Приподнявшись в постели, я набираю ответ с лазерной скоростью, но не успеваю закончить, как он присылает второе сообщение.
ДРАГОЦЕННЫЙ ВРАГ: Доверься мне и жди меня. Это все, о чем я прошу.
ДРАГОЦЕННЫЙ ВРАГ: Я люблю тебя.
Я отбрасываю телефон в сторону, смотрю на стену и напоминаю себе, что он еще никогда меня не подводил. И Адриана была права — иногда я предполагаю самое худшее.
Теперь, когда Август вернулся в мою жизнь, мысль о том, что я могу потерять его снова, приводит меня в ужас.
ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ
АВГУСТ
Я не видел Шеридан уже две недели, и я, блять, умираю. Но все это скоро закончится. Моя одержимость справедливостью, неумолимая решимость, недели бесед и работы с местной полицией означают, что все это скоро закончится. Даже если большинство из них безбедно живет на деньги моего отца, их день под солнцем подходит к концу. Они не смогут оспорить собранную мной гору доказательств. Доказательства коррупции. Либо они встанут на правильную сторону, либо в конце концов окажутся в такой же жопе, как и отец.
Это глубокая, темная паутина. Кошмар, который нужно распутать.
Но когда все закончится, все это будет стоить того.
Я смогу спать спокойно, зная, что Шеридан в безопасности, что ей ничего не угрожает.
Я сказал отцу, что потерял к ней интерес, надеясь, что его радар остынет и все планы, которые он готовил в своей маленькой извращенной голове, развеются. И отец купился. Он ни разу не спросил о ней. Но если отец когда-нибудь увидит нас вместе, это будет уже игра. Я уверен, что он приведет в действие любой свой план, прежде чем Шеридан доживет до своего следующего дня рождения.
— Ты готов? — спрашивает детектив Циммерман.
Другой полицейский проверяет мои провода. Мы находимся в трех кварталах от дома, в фургоне без опознавательных знаков. Через минуту я отправлюсь домой и встречусь с отцом, скажу ему, что знаю все об уликах и о том, что он на самом деле сделал, и надеюсь, что отец расскажет достаточно, чтобы уличить себя.
Мы подъезжаем к дому, и они паркуются за стеной живой изгороди. У ворот я набираю код и прохожу внутрь. Засунув руки в карманы, иду непринужденной походкой, и, войдя в дом, застаю отца в кабинете, потягивающего свой ночной виски и кричащего на кого-то по рабочему телефону.
Я трижды стучу в открытую дверь. Он бросает на меня взгляд и показывает на свой телефон.
— Это важно, — говорю я.
— Гил, послушай, мне придется тебе перезвонить, — говорит отец, завершая разговор. — Что? Что тебе нужно?
— Я хотел поговорить с тобой о некоторых вещах, — говорю я. — Тревожные вещи, которые недавно стали известны.
Он складывает руки на столе, и я сажусь напротив него.
Озабоченное выражение на его лице сменяется весельем, глаза сверкают, а на лице появляется ухмылка.
— Хорошо, сынок. Скажи мне, какие слухи ты слышал на этой неделе?
— Хотел бы я сказать, что это были слухи. К сожалению, я смог подтвердить все до единого.
— О чем ты говоришь? Перестань темнить. Переходи к делу, — машет рукой отец, чтобы я продолжал.
— Твой верхний ящик, — говорю я. — Твой ящик для шантажа. Я видел все, что там было. Я сделал фотографии. Скопировал флешки. Я разговаривал с людьми, чьи имена указаны в этих папках.
Краска исчезает с его лица, хотя он сохраняет жесткую позу.
— Я разговаривал с Гарольдом Мансоном, отставным начальником полиции, который руководил отделом, когда была убита Синтия Роуз. И еще раз, когда убили маму, — говорю я. — Он сейчас борется с раком поджелудочной железы четвертой стадии. Осталось совсем немного времени. Кроме того, умирающие мужчины, как правило, хотят, чтобы их совесть была чиста, прежде чем они уйдут. Они также хотят быть уверены, что их семья будет обеспечена. Я позаботился о последнем — ему нужно было только признаться мне в этом, — я ковыряю ноготь. — И, черт возьми. Скажем так, это стоило каждого пенни.
Мой отец откидывается на спинку своего скрипучего деревянного стула, рассматривая меня под другим
