Глаза Векслера округлились от удивления.
— Джейдин Рид.
— Ее здесь уже из всех супермаркетов выставили. Теперь будет закупаться в Кромарти.
Векслер все хлопал глазами:
— Я что, неправильно что-то сделал, шеф?
— Да нет, — ответил Кэшин. — Джейдин хватит проблем и без задержания за воровство из магазина.
Он вышел из участка, купил в киоске газет и без лишних разговоров отправился в бар «Дублин». У стойки расплачивались две коротко стриженные пожилые женщины. Они кивнули ему и приветливо улыбнулись. Вероятно, участвовали в марше или видели его по телевизору, а может быть, и то и другое.
Леон поблагодарил своих постоянных посетительниц. Когда дверь за ними закрылась, он сказал:
— Что, отдыхаем по причине посттравматического стресса от марша престарелых и сопляков? Жаждем пожить жизнью пенсионера?
— Большой черный, пожалуйста, и покрепче.
Стоя у машины, Леон продолжил:
— А я так понял, вы с Бобби Уолшем школьные товарищи.
— Да, начальную школу в Кенмаре одолели.
— И потом в Кромарти — тоже?
— Я — да. А Бобби поехал в Сидней.
— Значит, будешь голосовать за своего бесстрашного школьного друга. Хелен Троянская…
— Что-что?
— Ну, Троянская. На троих… — Леон внимательно разглядывал шапку сливок на своем творении. — Посмотри на букву «Т» в полицейском справочнике. Может, в Квинсленде это преступление. А в Кромарти она агитирует за универсальную партию Бобби, так, что ли?
— Это ты откуда взял?
— Из местной газеты. Вот…
Леон открыл газету на нужной странице. Там была маленькая, не слишком удачная фотография Хелен Каслман и заголовок:
АДВОКАТ ВЫСТУПАЕТ ЗА НОВУЮ ПАРТИЮ
— Ты когда-нибудь замечал, что наша жизнь похожа на сказки, которые рассказывают дети? Начинают, говорят: «А потом…», «а потом…», «а потом…» — фантазии не хватает, и все, конец, — философски заметил Леон.
— У тебя что, дети есть? — удивился Кэшин.
— Двое, — ответил Леон.
Сравнение Кэшину показалось не слишком удачным.
— Может, о жизни не надо так думать. Да и вообще не стоит ломать над ней голову. Делай кофе, и все.
— Не могу не думать, знаешь ли, — ответил Леон. — В детстве я хотел стать врачом, делать добро, спасать жизнь. Хотел, чтобы у меня была цель, не то что у отца…
— А что у отца?
— Он был счетовод. Дурил клиентов — старушек там, пенсионеров. Как-то вечером он не пришел домой. Мне девять лет было, и, пока не исполнилось четырнадцать, он не появлялся. Ни слуху ни духу… Я все думал, может, хоть на день рождения поздравит… А потом пришел… Ладно, забудь, на меня зима плохо действует. Витамина D не хватает, пью много.
— А что, у зубных врачей не может быть цели?
Леон покачал головой:
— Слышал когда-нибудь, чтобы зубной врач сделал карьеру?
— У меня такое ощущение, — отозвался Кэшин, — что ты к себе чересчур строг.
* * *
Телефон зазвонил, когда Кэшин стоял у открытого холодильника и думал, что бы такое приготовить на ужин.
— Ну что, есть подвижки в нашем деле? — поинтересовалась Хелен Каслман.
— Да, переговорил с девочкой, — ответил Кэшин.
— И что?
— Есть над чем подумать.
— Всего лишь?
— Это так, фигура речи.
Хелен помолчала, а потом продолжила:
— Уж и не знаю, как к этому относиться, детектив.
— Почему же?
— Не уверена, что ты хочешь получить нужный результат.
— Нужный результат — это что?
— Истина.
Кэшин посмотрел на собак — они блаженствовали перед огнем. Почувствовав взгляд хозяина, подняли головы, посмотрели на него, вздохнули и поворочались.
— Тебе бы в парламент, — сказал Кэшин. — Для повышения стандартов. И внешность, и интеллект не подкачали.
— У собаки Слепого Фредди[32]шансов и то больше, — возразила она. — Я хочу, чтобы у этого городка появился хоть какой-нибудь выбор, чтобы он наконец зашевелился. А что делаешь ты?
— Расследую дело.
— Именно ты или убойный отдел?
— Я не могу говорить за убойный отдел. Невеликое…
— Что «невеликое»?
— Забыл. Меня нельзя перебивать. Я ведь в отпуске, вне зоны доступа.
— И уж конечно, протоптал дорожку между своим долгом и незаконным забором на моем участке.
— Дорожке сто лет в обед. Можно сказать, исторический путь к исторической границе.
— Ну, тогда я по ней прогуляюсь, — заявила Хелен. — Хочу посмотреть тебе в глаза в тот момент, когда ты несешь свою ахинею.
— Это тоже фигура речи? — съязвил Кэшин.
— Нет. Я скоро буду, вернее, не скоро, а как доберусь. Заодно осмотрю границу своих владений.
— Что, прямо сейчас?
— Уже выхожу.
— Так уже темнеет!
— Еще не скоро. И я возьму фонарь.
— Здесь много змей.
— Я не боюсь змей, сосед.
— Крысы. Большие водяные крысы. И земляные.
— Подумаешь! Четвероногие крысы меня не пугают. Иду…
* * *
В вечерних сумерках он издалека заметил красную куртку, яркую, как факел. Потом с той стороны дунул ветер, собаки почуяли ее запах и ринулись навстречу. Они могли бы напугать, но Хелен держала руки в карманах и, похоже, боялась собак не больше, чем змей или крыс.
Они подошли друг к другу, и Хелен сухо протянула ему руку. Она выглядела посвежевшей, румянец играл на ее щеках.
— Полагаю, ты можешь обвинить меня в нарушении границ частных владений, — сказала она.
— Успеется, — ответил Кэшин. — Пойду-ка я впереди. Здесь нор полно, не хочу, чтобы меня засудили за причинение вреда здоровью.
Он круто повернулся и зашагал впереди нее.
