тебе.
— А мне про вас говорила, — ответил Арсен несколько растерянно. С первых же слов эта женщина повела себя так, словно была его дальней знакомой.
— Ну а теперь, Леночка, покажи мужу, где привести себя в порядок с дороги, и — за стол, мы еще не завтракали, ждали вас. — Она направилась в кухню, бросив на ходу: — Елена, потом зайди ко мне, поможешь.
В кухне между ними, естественно, разговор зашел о том, что произошло с тех пор, как они виделись в последний раз, полтора года назад. Римма призналась, что Габриел, побывав у них, кое-что рассказывал.
За завтраком заговорили о работе для Арсена, о том, что поступить на завод или на фабрику, не имея соответствующей квалификации, — дело довольно сложное, если вообще не безнадежное, а тем более без постоянной прописки. Начинать же учиться «городским» профессиям — бессмысленно, хотя бы потому, что на время ученичества, а оно может продлиться не один и не два месяца, зарплату он будет получать такую, что на нее не прожить, даже если Елене тоже удастся устроиться на работу.
— А что, если вам съездить к Вагифу Зейналову? — включился в разговор Эдуард.
— И что? — взглянула на него Римма.
— Не знаю… — почему-то смутился тот.
— А кто этот Вагиф? — спросил Арсен. — Начальник какой?
— Да никакой он не начальник. Это мой приятель. В шестьдесят восьмом вместе в Чехословакию вошли. Ну, когда там было восстание… Шофером работает на каменном карьере. Там, я слышал, неплохие заработки.
— А где этот карьер находится, за городом?
— Да, в Карадаге.
— Это километрах в тридцати отсюда.
— Ну, ты особенно-то не рассчитывай. Заработки там действительно неплохие, но зато и работа каторжная. На камнерезной машине работать ты сможешь?
— Я этой машины даже в кино не видел, — признался Арсен.
— Значит, рабочим… Камни на себе таскать.
— Когда-нибудь надо же и это попробовать, — усмехнулся Арсен. — Подкова никогда не принесет счастья и удачи, пока не будешь пахать как лошадь… Тем более что ничего другого не умею. Вы лучше скажите, в этом поселке можно найти комнатку?
— Можно у Вагифа, у него двухкомнатный домик недалеко от берега, а живут вдвоем с женой. Одну комнату он обычно сдает дачникам. Но не будем спешить, оставим это в резерве. Поживете пока у нас, дети учатся в Москве, места, слава Богу, хватает, а тем временем будем искать что-нибудь подходящее.
— Нет, — сказал Арсен, — жить у вас мы, конечно, не станем. Еще неизвестно, сколько дней продлятся наши поиски. Мы лучше в гостинице, чтобы вас не стеснять.
— Вы не стесняете.
Римма неожиданно рассмеялась.
— Если Габриел узнает, что вы остановились в гостинице, — назидательно проговорила Римма, — он насмерть поссорится с нами. — И добавила: — И с вами тоже. Побойтесь Бога!
Арсен все же настоял на своем. Эдуард в тот же день помог им устроиться в двухместном номере в старинной гостинице на улице Малыгина, неподалеку от своего дома. Деньги у Арсена были, он в райцентре их снял с книжки, хотел поровну разделить с родителями, но те отказались брать. Так что на первых порах жить им с женой было на что. И они жили в свое удовольствие — обедали в кафе, гуляли по городу, ходили в театр, в кино, по магазинам, выбирая одежду, более подходящую к условиям большого города, косметику, от которой Елена успела порядком отвыкнуть, ездили на Приморский бульвар, катались на фуникулере и на катере или спускались к самой воде и подолгу сидели, глядя на чистую синеву необычного морского простора, пока внезапно начавшийся ветер, дождь или сырой холод не прогонял их оттуда.
Этот бездумный, свободный от мелких и крупных житейских проблем образ жизни явно шел Елене на пользу: она заметно поправилась, посвежела, к ней вернулась былая живость в глазах, во всем облике. Пребывание в большом городе, на виду у множества людей, так или иначе обязывало ее внимательно относиться к своей внешности: одежде, прическе, походке, манерам, к умению пользоваться косметикой и прочим мелочам, в общем, не всегда обязательным в сельских условиях. Женщина, что называется, от каблуков до кончиков волос, Елена, оказавшись под перекрестными взглядами незнакомых мужчин, за какие-нибудь две недели преобразилась так, что Арсен чуть ли не на каждом шагу, ловя на ней оценивающие, любопытные взгляды мужчин, начинал испытывать чувство ревности, хотя оно изрядно смягчалось его собственным, чисто мужским тщеславием и даже скрытой гордостью — моя, мол…
— Послушай, Лена, — деланным ворчливым голосом признался он однажды вечером, когда, по обыкновению сдвинув обе кровати, легли спать, — моя первая влюбленность в тебя еще не закончилась, а уже началась вторая. Это, наверное, немного по-дурацки, да?
— Не знаю, — произнесла Елена, целуя его с таким неистовством и жаром, словно хотела растворить в себе его всего. — Ты только почаще говори мне такие слова. Ты их редко говоришь, а ведь хорошие, красивые слова значительно поднимают женскую самооценку, укрепляют уверенность в себе. Они как психологические витаминки и, между прочим, необходимые условия для хороших отношений с любимым мужем. Так что они очень нужны. Ты даже представить не можешь, как они нужны!..
В сущности, у них обоих была «вторая влюбленность», и это понятно. Каждый из них видел другого в иных, непривычных условиях, что ли, в новом ракурсе и как бы заново открывал его для себя. Не было на Арсене пиджака с короткими рукавами, вконец выгоревшего на солнце, из черного ставшего серым, в котором он целые дни проводил на виноградниках. Теперь он был одет в элегантный, пепельного цвета фирменный костюм, вполне современного модного покроя. Оказалось, в этом костюме, мягко укрывавшем его сильные плечи и подчеркивавшем его ладный стан, он удивительно привлекателен именно как мужчина. И брился он каждое утро электробритвой, и мылся в ванной каждый вечер, а то и по утрам, стригся у хорошего мастера и не ходил по три дня с жесткой рыжеватой щетиной. Правда, в первые дни, надев костюм, Арсен боялся выходить из гостиницы, ему казалось, что прохожие будут смеяться, но потом ничего, привык, научился его носить. Да так ловко, что никто и не подумал бы, что он только вчера из деревни.
Да, днем было хорошо. Легко и просто. Развлечения, театры, беготня по магазинам, рестораны, катание на катере — все это не оставляло ни времени, ни места для черных мыслей. Но вот ночью… Ночью было потруднее. До самого рассвета Арсен не смыкал глаз, в бессильной попытке загнать обратно прущий из дальних глубин его существа жуткий по безысходности, не знающий пощады вопрос: «А что дальше?». Гложущим, беспокойным червяком жил он внутри
