class="p1">– С первого дня. Вы даже не представляете, как много могут знать слуги. Мы все знали.
– И Инкуб знал?
– Конечно, о вас он знает всё, так же, как и вы о нём. Остаётся только вспомнить. Роза Алкея поможет вам.
– Ты пойдёшь со мной, – сказала я убеждённо. Покажешь, где отца похоронили.
Афанасий уставился на меня тяжёлым, немигающим взглядом:
– Я не могу вам показать могилы, Василиса Михайловна. Разве вы не знаете… Профессор Этернель жив.
Чашка дрогнула у меня в руке.
– Грешно смеяться над чужим горем.
Афанасий покачал головой:
– Я бы не посмел смеяться, Василиса Михайловна. Профессор Этернель не умер, а по-прежнему живёт в усадьбе.
– Почему же он скрыл это от меня?!
– Хороший вопрос. Задайте его ему при встрече».
Часть четвёртая
…Кто там? Чей конь во весь опор По грозной площади несётся?
А. С. Пушкин
Глава 15
Афоня проводил меня до шлагбаума:
– Значит, всё-таки пойдёте, Василиса Михайловна?
– Пойду.
– Профессор Этернель не велел вам возвращаться.
– Не возвращаться, если он умрёт… Но он не умер, и я должна повидать отца.
Афанасий протянул холщовый мешок:
– Вы должны разобраться в себе, Василиса Михайловна. Вы были уверены, что профессор Этернель мёртв. Ответьте себе, ради кого вы вернулись… Здесь верёвки, кошки и фонарь. Думаю, пригодятся.
– Я вернулась из-за отца, – упрямо повторила я. – Зачем мне альпинистское снаряжение?
«И из-за Инкуба… из-за Ивана-царевича… Аргиза… один чёрт!»
– Возьмите, мало ли что… Вы умеете подниматься по канату? – Афанасий открыл багажник и положил туда мешок. Он широко улыбнулся. – Вы должны разобраться, один это чёрт или два, или даже три. Дальше я не пойду, Василиса Михайловна. Заказана мне дорога в усадьбу.
Я грустно улыбнулась в ответ:
– Хорошо, что мы встретились, Афанасий. Без тебя нипочём бы не вспомнила о временном блоке. Спасибо тебе.
– Рад служить, Василиса Михайловна. Бог даст, может, ещё встретимся. Не забудьте, когда доедете до часовни, поставить временной блок на место. Иначе вошедшие в него останутся в нём навсегда. И найдите… Аргиза. Он поможет.
Афанасий ушёл. Я повернулась к шлагбауму и глубоко вздохнула.
Раз… и Жива околдовала меня.
Два… и Брань зазвенела в ярком свете.
Три…
– Ёнда! – произнесла я резко и отвела рукой преграду на пути.
Тотчас дорога как по волшебству расчистилась. Исчезли канавы, осинник. Растворился в туманном, осеннем воздухе шлагбаум.
Я улыбнулась и покачала головой:
– Так-то лучше, отец.
Села в машину и, скрипя зимней шипованной резиной по асфальту, газанула к ближайшей развилке.
Вскоре я свернула в знакомый лес и медленно поехала по разбитой дороге. Дорога выглядела ещё более запущенной. По обочинам и на асфальте валялись сухие ветки, сбитые ветром; заросли дикой ежевики уже выползли на полотно и цеплялись острыми как шило шипами за трещины в асфальте. Прошлогодние листья местами закрывали дорогу плотным ковром – их никто не убирал несколько лет, на одной из развилок лежал ствол поваленного сухого дерева.
Джип, оставляя за собой одинокую колею, объезжая большие ветки и со скрежетом продираясь через лапы кустов, перегородивших дорогу разросшимися колючими телами, выехал наконец к часовне.
Часовня стояла, как и прежде, мрачным стражем у большака. Здесь граница временно́го блока. Пройду в арку часовни и попаду в настоящее время.
Особняк пятном маячил в дымке дождя. Что-то не так… Я вышла из машины, выковырнула из пачки сигарету и несколько раз щёлкнула зажигалкой.
«Хорошо, что курю не натощак», – пронеслось вслед за дымным облачком бесполезное наблюдение.
Докурив, я бросила окурок у часовни и ещё раз взглянула на дом. С этого места была видна только часть крыши и верхний этаж.
«Что-то изменилось. Интересно, кто встретит меня…»
Отец жив! Какое счастье!
Сердце билось тревожно и радостно одновременно. Милый дом, ставший мне родным, узнаешь ли хозяйку, примешь ли в свои объятия?
Чего я ждала? Я ждала успокоения. Сколько раз в закатном, жёлто-голубом зареве чудились мне глаза отца. Сколько раз в печальном шелесте ветра шептал отцовский голос. И каждый зверь в неволе, из ада клеток и вольеров смотрел на меня его глазами – глазами пленника.
Я забралась в машину и проехала сквозь арку. Погода резко изменилась. Вот он – временной переход. Небо почернело будто перед грозой. Лишь особняк стоял ярким пятном, освещённый тонкой светлой полоской неба над лесом.
Бил промозглый осенний ветер. Он мёл листву, подёрнутую морозяницей, продувая и раскачивая лысые ветви деревьев. Вот ветер закружил сухие обрывки в вихре. Вихрь поднялся, пролетел над часовней и тут же рассыпался. Всё стихло.
Джип медленно поднимался на холм. Вокруг поля, безжизненные и равнодушные ко всему, склонили сухие некошеные злаки до земли. Серые тучи плотно, без просветов закрыли небо и сразу захотелось его – синего, бездонного. Даже когда всё есть, синего неба всегда не хватает для счастья, для жизни.
Я взглянула на наручные часы, подарок профессора на день рождения, единственный, что мы отметили вместе, и вспомнила, что сегодня суббота, а по субботам в поместье отец устраивал обеды и обязательно приглашал в гости кого-нибудь из знаменитостей.
Часы показывали без четверти два. Обед в три, и любимый повар отца Бриош, наверное, вовсю управляется на кухне. По субботам готовили ростбиф, вкуснейшие пироги беатий с начинкой из куриной печени и суп биск с раками и треской на бульоне из перепелов и голубей. Его я любила больше всего.
«Мы сядем вместе с отцом за стол, будем пить вино, шутить и веселиться, и часами рассказывать друг другу, как жили и…»
Машина перевалила косогор и выехала на гравийную площадку.
Я резко затормозила, и беззвучный крик застыл в горле.
На месте лестницы и пропилеи громоздились развалины. Ворота выглядели так, будто по ним проехал танк: одна из створок была снесена, а другая, выгнутая в бараний рог, повисла на верхней петле и теперь жалобно скрипела под порывами ветра. Лестница, заваленная камнями, секциями колонн, гнутыми кусками кровли и балясинами ограждений, превратилась в древнегреческие развалины. Я заплакала и торопливо открыла багажник и вынула мешок Афанасия.
«Эх, Афоня… Знал же, что что-то не так!»
С трудом пробираясь между развалин, я поднималась по лестнице.
«Что же здесь произошло?»
Пропилеи будто снесены взрывом. Дверь завалена, значит, внутрь можно попасть или через уцелевшие потерны, или придётся лезть через крепостную стену.
В потернах я побывала лишь однажды, когда впервые приехала в усадьбу, и снова идти через мрачный лабиринт не хотела. Тогда профессор, узнав, что я шла через потерны, нахмурился и мрачно обронил:
– В
