и контактировать с человеком, для которого любая драка – всё равно, что проигрыш.
– Ладно, – говорю. – Мы с тобой обсудили наше положение и не смогли прийти к общему знаменателю. Поэтому я, как твой хозяин, приказываю тебе собрать войско. К следующему рассвету я хочу видеть как минимум двести боеспособных солдат.
– А говорил, что будешь учитывать моё мнение...
– Оно взвешено и учтено. Я не собираюсь больше тебя убеждать, просто сделай то, что я сказал. Пусть ты сам не уверен в успехе нашего похода, но должен понимать, зачем он затевается. Мы делаем это для всех нас, но самую большую выгоду получит Фаргар. Так что не надо таить на меня злобу, а лучше поблагодари небеса, что у тебя такие решительные соседи.
Я всеми силами старался не приказывать Дверону, поскольку гораздо легче доверять союзникам, которые сражаются рядом с тобой по своей воле, а не потому, что им так приказали под страхом смерти. Такие побегут при малейшей опасности.
На ночь мы размещаемся в особняке на пригорке и наблюдаем, как Дверон ходит от дома к дому, убеждая людей выйти завтра на войну. Надеюсь, он не использует фразы вроде «Если ты останешься дома, Дарграг привяжет тебя к столбу» или «Собирай вещи, если хочешь жить».
Наутро приходит войско Дигора – четырнадцать человек.
Дверон же насобирал не двести, как я просил, а все четыреста. При виде огромной армии, превышающую нашу почти в два раза, в памяти всплыли светловолосые, бородатые лица, бегущие на меня с копьями. Неприятное зрелище.
Итого наше войско составило чуть больше шестисот человек.
Я полностью верю в успех.
Гуменд содрогнётся под нашими ногами.
Но я не могу избавиться от назойливой мысли, которая преследует меня вот уже несколько дней. По какой причине я всё ещё чувствую бордовую жемчужину?
Глава 35
Идём к Гуменду целой армией, а я все ещё не понимаю, что мы с ними будем делать.
Очевидно, что мы убьём всех, кто не захочет подчиниться: пусть это и люди, но я не собираюсь их жалеть. Разве будет фермер заботиться о гнезде шершней, поселившихся под крышей? От некоторых живых существ стоит избавляться, поскольку перевоспитать невозможно и соседствовать затруднительно.
И не важно, люди это или насекомые.
Я всегда был эмпатичным человеком, сочувствующим к проблемам других, но даже я не вижу иного выхода, кроме как вырезать каждого, кто попробует сопротивляться.
– Хоб, – говорю. – Мне нужен твой совет.
– Почему мой? – спрашивает парень.
Мы идём впереди нашей армии из двухсот человек. Фаргаровцы двигаются чуть в стороне, поскольку я не хочу поворачиваться к ним спиной даже во время марша.
– Потому что ты не такая тряпка, как я, – говорю.
– Управленческие проблемы?
– Нет, – мотаю головой.
Мой конфликт гораздо сложнее. Даже если мы сразимся с Гумендом и убьём каждого, кто схватится за оружие, что делать с остальными? Что делать со стариками, женщинами, детьми? Сомневаюсь, что нам удастся их подчинить подобно Фаргару. Это совершенно дикое племя, которое предаст при первом же удобном случае.
Нельзя доверять людям, едва отличающимся от диких животных.
Малейшая неосторожность и нам придётся вытаскивать костяные ножи из своих лопаток.
Но и заниматься планомерным убийством каждого жителя я не хочу. Не могу себе представить, как отдаю приказ полностью зачистить Гуменд, включая больных и детей. Да и кто из нас осмелится лишить жизни беззащитных?
– Всё выглядит так, – говорю. – Будто нам придётся подчистую стереть Гуменд с лица этого мира, оставить лишь чёрное пятно на его месте. Вот я и думаю, можно ли этого как-то избежать.
– Ты говоришь так, будто мы уже победили.
– Знаю, что несусь впереди паровоза, но бегун, что не думает о следующем шаге, обязательно споткнётся.
Парень ненадолго задумывается, что за вещь такая «паровоз». У меня постоянно проскакивают такие словечки, когда я не задумываюсь о том, что говорю.
– Мы можем убить всех, кто выйдет сражаться против нас, – говорит Хоб. – А остальных... остальных обратим в рабство.
– У нас не получится такой же финт, как с Фаргаром – Гуменд слишком дикий. Рано или поздно вырастет молодое поколение, которое снова начнёт на нас охотиться.
– Предлагаешь убить ещё и детей?
– Ни в коем случае, – говорю.
Идём с Хобом по густой траве, смотрим под ноги, чтобы не угодить в яму и не подвернуть лодыжку прямо перед битвой.
– Значит, ты хочешь, чтобы дети и старики остались в живых, но не представляли для нас угрозы? – спрашивает.
– Пока что это звучит невозможно. Не уверен, что их получится запугать.
Этот вопрос я долгое время откладывал на потом, будучи уверенным, что решение придёт само собой. Но оно не пришло. Толпа из шести сотен человек движется на войну, а я все ещё не понимаю, как избежать поголовного уничтожения.
И есть ли это решение вообще.
– И какой ты совет хочешь от меня? – спрашивает Хоб. – Я же не могу заставить их всех подчиняться.
– Хоть какой-нибудь.
Парень шумно выдыхает с кривой усмешкой.
– У меня есть одна идея, но не уверен, что она тебе понравится.
– Здесь вообще не существует лёгкого решения, – говорю. – Мы либо договариваемся с совестью и вырезаем каждого живого, кого найдём в домах, включая беременных женщин. Либо оставляем их в покое, что решает проблему безопасности лишь на время.
– Мы поступим с Гумендом так, как должны были поступить с Фаргаром, если бы ты не был таким помешанным на примирении.
– Но у нас же всё вышло, посмотри туда.
Я указываю на толпу из четырёхсот человек, двигающихся сквозь деревья в сотне метров от нас. Войско Фаргара передвигается на удивление молчаливо по сравнению с людьми из Дарграга и Дигора. Четыре сотни человек и все в тишине следуют за Двероном, идущим впереди.
– Получилось, – говорит Хоб. – Пока что. Никто не знает, как они поведут себя во время битвы и после неё.
– Ты такой скептик, – говорю.
– Уж прости. Не собираюсь подставлять шею людям, которые убили моего отца. Многие из этой толпы жгли нашу деревню и плясали вокруг, глядя, как горят дома. Думаешь, они изменились? Они нихера не изменились.
– Что ты предлагаешь?
– Если мы разобьём Гуменд, то посмотрим, сколько жителей осталось и всех уведём в плен.
