в мертвые бессодержательные схемы. В этом Иисусе непосредственно слились «идеальный» человек гностиков, т. е. Платонова «идея» человека, и нравственный человеческий идеал. Чудо соединения человека с богом, то чудо, которого так горячо, но тщетно жаждала древность, казалось осуществленным в Иисусе. Христос был тем «мудрецом» стоической философии, в котором воплощено все самое благородное в людях; да, это был тот богочеловек, которого возвещал и ожидал Сенека, в чаянии нравственного очищения людей. Мир был настолько подготовлен к восприятию этого Иисуса, что мы легко понимаем, почему церковное христианство отстаивало «человечество» своего спасителя едва ли не с большим рвением, чем его божественную природу. И все-таки, несмотря на все колоссальное значение, которое имело для развития христианства подчеркивание человеческой природы Иисуса, несмотря на всю возвышенность этого подчеркивания, Несомненным остается тот факт, что именно этому подчеркиванию христианское мировоззрение обязано своими неизбывными противоречиями, что именно это подчеркивание изуродовало в самом корне великую новую идею, внесенную христианством в религиозное сознание западного человечества и давшую христианству победу над иудейством. Именно это подчеркивание столь исказило, изломало и обезобразило истинный облик великой религии, что теперь трудно, не пожертвовав интеллектом, согласиться с ее учением о спасении.
Религиозная проблема современности.
По мнению либеральных богословов, наиболее ценным религиозным ядром христианства является не бог, а в гораздо большей степени именно человек Иисус. Этим богословие утверждает не что иное, как только, что христианство в целом, вплоть до сегодняшних дней, т. е. до появления таких личностей, как Гарнак, Буссе, Вернле и их единомышленники, оставалось в заблуждении относительно самого себя и еще Не постигло своей истинной сущности. Христианство, как показывает изложенное утверждение, с самого начала поставило во главу угла своих верований бога Иисуса, скажем больше — богочеловека, облекшегося в плоть и кровь, страдающего вместе с людьми и отдающего себя в жертву во имя человечества божественного спасителя; в связи с этим утверждением об истинно-человеческом происхождении Иисуса представляет собой только позднейшее приспособление религии к внешним обстоятельствам; оно отвоевано противниками впоследствии и защищается так упорно только потому, что является необходимым условием ее исторического существования и практического значения. Следовательно, согласно этому взгляду, основателем христианской религии можно считать только бога, но не человека Иисуса.
В действительности, коренное заблуждение либерального богословия заключается в его предположении, что корни развития христианской церкви идут от одной исторической личности — от человека Иисуса.
Как мы уже сказали, возрастающее количество голосов сходится на том, что называемое по имени Христа первоначальное движение не вышло бы за пределы иудаизма, если бы не было Павла, который своей метафизикой об искуплении снабдил движение религиозным мировоззрением и основал новую религию, порвав с иудейским законом. В дальнейшем мы принуждены будем прийти к следующим выводам: исторический Иисус, каким его изображают евангелия й каким он живет в умах современных либеральных богословов, вообще не существует, и вследствие этого он никогда не был основателем даже ничтожной мессианской общины в Иерусалиме; вера в Христа возникла совершенно независимо от какой бы то ни было исторической личности, и в этом смысле он, несомненно, создай религиозным, «массовым духом» и только поставлен Павлом с соответствующими изменениями и оформлением в центр верований основанных им общин. «Исторический» Иисус возник не до Павла, но после него и, как таковой, жил в умах членов общин только как идея, как набожный вымысел; первоначальным по отношению к церкви является не новый завет с его четырьмя евангелиями, но сама церковь, породившая евангелия, все составные части которых вследствие этого служат церковной пропаганде и ни в каком смысле не могут претендовать на историческое значение.
Вообще, как совершенно правильно отмечает Кальтгоф, чрезвычайно современный взгляд, будто религия является исключительно делом личной жизни, совершенно нельзя согласовать с понятием христианства. «Религия представляла собой личное переживание только в такую эпоху, когда дифференцировались индивидуальности; она является ею постольку, поскольку такая дифференциация действительно произошла. По самой своей сущности религия представляет жизненное явление общественного характера, она является родовой религией, народной и государственной и соответственно этому распространяется на свободные союзы, которые возникают внутри народного или государственного союза. Поэтому, если бросить взгляд на происхождение христианства, либеральные разглагольствования о личности, как носителе религиозной жизни, кажутся такими бессмысленными, такими неисторическими; христианство все еще всецело коренится в религиозном общественном союзе, в общине. Из этой общественной религии только в течение столетий могла развиться индивидуальная религия; она могла достигнуть своих значительно более поздних форм только путем ожесточенной борьбы. То, что дает сегодняшнее набожное христианство, — религия личности, принцип личного спасения, — казалось соблазном и безумием для всего древнего христианства, казалось грехом против духа, который нельзя было преступить, так как святой дух был духом церковного единства, религиозной общиной сплоченности, абсолютного подчинения стада пастырям. Вследствие этого индивидуальная религия могла существовать в древнем христианстве только через посредство общественного союза, общины, церкви. Независимое существование индивидуальной религии было ересью, самоотлучением от тела христова.
Нельзя отказать «католической» церкви, одинаково римской и греческой, в справедливом признании того факта, что и в этом отношении она вернейшим образом охраняла дух первоначального христианства. Она еще и сейчас представляет собою то, чем некогда было по своей сущности христианство: общественную религию в вышеупомянутом смысле. При этом она по праву утверждает истинность своего религиозного мировоззрения и законность своих исторических притязаний на «традицию», только она, конечно, сама создала эту «традицию» во имя своих собственных интересов. Хотя церковь и учит об «историческом» Христе, но, разумеется, о традиционно-историческом; это совершенно не разрешает вопроса о его действительном историческом существовании. Протестантизм, напротив, совершенно неисторичен, поскольку выдавал евангелия за первоначальное, за «общепризнанную» основу веры в Христа, как будто они возникли независимо от церкви и являются истинными истоками христианства. В связи с этим можно не обосновывать свои религиозные верования на евангелиях и при этом стоять вне этого сообщества, жизненным выражением которого является только литература нового завета. Нельзя быть христианином в смысле Иисуса, т. е. в том смысле, как понимает его первоначальная община, не отрекаясь от собственной индивидуальности и не включая себя в качестве члена, служащего «телу христову», в состав церкви. Дух повиновения и смирения, которого требует Христос от своих приверженцев, не что иное, как дух подчинения при системе законов правления, существующих в том сообществе культа, которое носит его имя. Христианство в своем первоначальном смысле является только «католическим» христианством; последнее представляет собой веру церкви в освободительное дело богочеловека Христа в его церкви и через посредство проникнутого его «духом» общественного организма.
Из чисто-религиозных соображений так называемый (хотя
