не казалась эта задача, она не будет легкой. Россия находится в новом положении по отношению к Европе. Кризис, пережитый ею, глубоко видоизменил ее прежние отношения. Союз трех держав, который так долго служил противовесом союзу морских держав, порвался. Поведение Австрии разрушило тот престиж, благодаря которому этот союз импонировал Европе. С другой стороны, Швеция на севере, Турция на юге оказываются по отношению к нам в новых и щекотливых условиях. Англия, наш настоящий и упорный противник, выходит из этой войны с чувством недовольства и озлобления. Причины, вызвавшие коалицию, продолжают существовать».
Продолжало существовать и сильнейшее разочарование внешнеполитическим курсом Николая I в обществе. П. А. Валуев еще накануне падения «мученика Севастополя» подверг критике тот курс, который завел политику России в тупик и оставил ее без союзников. Господствующие настроения в оценке положения внутренних дел описывались следующим образом: «Сверху — блеск, снизу — гниль. В творениях нашего официального многословия нет места для истины: она затаена между строками». Подобные настроения были чрезвычайно устойчивыми. Через 10 лет после Парижского мира генерал-майор Н. Н. Обручев напишет: «Не Крымская ли война обнаружила наше богатство? Но союзники, в особенности Англия, не успели еще развернуть всех своих сил, как мы должны были уже сознать свое истощение». Выходом из тупика единодушно признавались реформы во внутренней политике и пересмотр внешнеполитического курса.
Последнюю задачу начал решать еще министр Николая I. Будущее русской внешней политики Нессельроде видел в балансе дружественных отношений с Парижем, но «без вовлечения нас в предприятия, пойти на которые проявил бы склонность монарх Франции», и с Берлином, так как прошедшая война продемонстрировала тот очевидный факт, что Пруссия оставалась единственной державой, которая не была враждебной России. Симпатии Нессельроде, безусловно, склонялись в сторону Пруссии. Все его документы этого периода буквально пропитаны недоверием к Наполеону III. Правота оценок старого николаевского министра быстро оправдала себя. 18 (30) апреля граф А. Валевский известил Орлова о заключенном 3 (15) апреля англо-франко-австрийском договоре. Это соглашение глубоко изумило Орлова, надеявшегося на возможность продолжения русско-французского диалога в будущем. Что касается Александра II, то, получив 18 (30) апреля 1856 г. сообщение от Орлова, император провидчески заметил: «Это поведение Франции в отношении нас не особенно добросовестно, и оно должно нам служить нормой относительно степени доверия, которое Луи-Наполеон нам может вселять».
Илл. 98 Пьер Тетар ван Эльвен. Ночной бал в Тюильри 10 июня 1867 года по случаю визита иностранных монархов на Всемирную выставку (фрагмент). 1867
Результаты
Главной задачей русской дипломатии в период с 1856 по 1870 г. станет борьба с Крымской системой за отмену ограничительных статей Парижского мира. Глубокое недоверие императора Александра к Франции не помешало главе русского МИДа с завидным упорством добиваться союза с Наполеоном III. Внешне, казалось бы, расчеты кн. А. М. Горчакова были логичны. В Европе этого времени сложилась весьма специфическая ситуация: две великие державы континента — Франция и Россия — были стеснены положениями конгрессов (1815 и 1856 гг. соответственно), подводившими черту под их военными поражениями. Наполеон III стремился к достижению так называемых естественных границ Франции, то есть к Альпам и Рейну, и превращению Второй империи в центр союза латинских народов. Особое значение в его планах занимало вытеснение Австрии из Италии и политическое переустройство Апеннинского полуострова под эгидой Франции. Горчаков ожидал, что в обмен за благожелательное отношение Петербурга к возврату Франции к границам, существовавшим до Венского конгресса, Наполеон III согласится отказаться от своих гарантий положений Парижского или как минимум способствовать отмене его ограничительных статей. Последнее было особенно важным, так как Горчаков считал необходимым добиться возвращения России полноты прав на Черном море без войны. Русский министр иностранных дел говорил, что «ищет человека, который поможет ему аннулировать условия Парижского договора в отношении черноморского флота и границы Бессарабии, что он ищет его и найдет». Найти такого человека в императоре французов Горчакову не удалось.
Россия и Франция сближались, обсуждая условия возможного союза, но не приближаясь к нему. Первая русско-французская Антанта 1858 г. оказалась недолгой. Уже в результате войны 1859 г. обе стороны остались недовольны друг другом, но вновь сохранили видимость сотрудничества. Оно устраивало Горчакова, который надеялся в будущем перейти от видимости к реальному и взаимовыгодному партнерству, считая, что «Франция, проникнутая сознанием своих насущных интересов, была бы всегда лучшей союзницей России». Судя по всему, Александр II начал сомневаться в возможности достижения такой перспективы. «Доверие мое к политическим видам Людовика-Наполеона очень поколеблено», — отметил он в разговоре с Киселевым в октябре 1859 г. На замечание Ф. И. Бруннова о том, что лучше всего было не иметь французского императора «ни среди друзей, ни среди врагов», Александр возразил следующими словами: «Для наших интересов, без сомнения, полезнее иметь его среди союзников, если бы мы могли положиться на него».
Илл. 99 Егор Иванович Ботман. Портрет князя Александра Михайловича Горчакова
Польское восстание 1863–1864 гг. довольно ясно продемонстрировало, что надеяться на императора французов нельзя. Крымская война показала и то, что ставка на Австрию как на ведущее государство Германского союза не оправдала себя. Начиная с 1864 г. Россия поддержала Пруссию в войнах за объединение Германии. Рост политического влияния и военной мощи Берлина не мог не волновать. Уже после австро-прусской войны 1866 г. в Петербурге начали задумываться о том, что чрезмерное усиление Пруссии в Германии может зайти слишком далеко. Наполеон III попытался прозондировать возможность согласия с Россией по германскому вопросу, однако эти его попытки были встречены с недоверием — французская дипломатия опять ожидала от России действий, не затрагивая вопрос об отмене ограничительных статей. 3 августа 1866 г. Горчаков писал Александру II, что Наполеон хотел бы «вовлечь нас в свою орбиту» и использовать «русскую откровенность», чтобы «поставить Пруссию между двух огней в то время, когда это будет отвечать его видам. Или же чтобы отдать нас на произвол Пруссии, если он пожелает поднять новое движение в Польше». Кроме этих малоприятных соображений Петербург должен был учитывать и другую опасность, также исходившую от Парижа, а именно возможность сближения Франции с Австрией в Восточном вопросе или территориальной компенсации Вены на Балканах. Не исключалось, что подобная комбинация могла быть поддержана и Пруссией. У русской дипломатии не оставалось выбора, политика Горчакова, нацеленная на достижение соглашения с Францией, вызывала всё больше нареканий. Под нажимом своих оппонентов он вынужден был признать, что «серьезное и тесное согласие с Пруссией есть наилучшая комбинация, если не единственная».
7 августа 1866 г. в Петербург со специальной миссией был отправлен генерал-адъютант прусского короля барон Эдвин фон Мантейфель. 9 августа он прибыл
