утра в штабе батальона, как штык. Понял?
– Есть, – ответил довольный Скачков.
Так для Александра Скачкова наступал конец войны. Он приближался с каждой минутой, и широкая улыбка парня говорила о том, что в этой войне он победил. Вечером я пришёл проводить друга. Бригадир поливал дембеля горячей водой из фляги. Тем же образом приводили себя в порядок все увольняющиеся. Я представляю, как в тот день медленно шло время для него. Достав чистый конверт, он написал мне свой домашний адрес. Долго болтали о чём-то, в последний раз пили крепкий чай без сахара. К тому моменту я не спал уже шестнадцать часов, отстояв смену на связи. Кто знал, что сегодня будут увольнять одного из самых улыбчивых бойцов роты. Парень взял автомат часового и дал длинную очередь в чеченское небо. За час до его убытия в штаб меня свалило с ног. Я крепко уснул и, проснувшись, конечно, жалел об этом. Проводил не так, как планировал. Бригадир передал мне записку, в которой я прочёл слова и помню их до сих пор: «Какой ты „черпак“, ты ещё „слон“. Где присел, там и уснул. Не расслабляйтесь тут… и главное… а что, блин, главное? А главное – рок-н-ролл!»
Проснулся к вечеру в блиндаже третьего взвода. За мной пришёл Лозовой. Его перевели к нам, дабы боец не прибил Ершова где-нибудь в кустах. Затем Ефим и Гера оказались во взводе управления роты. И всё по той же причине. Первым взводом теперь заправляли бойцы моего призыва – Вася Лёгкий, Сергей Фомин и Марк Чистяков. Вполне уставные парни. Естественно, Ершов облегчённо вздохнул.
– Выспался? – спросил капитан.
– Так точно, – ответил я.
– Сегодня ночью, – начал излагать суть командир, – в селе, которое мы блокируем, гости работать будут. Их группа по возвращении выйдет на наши позиции. Без всяких там зелёных ракет. Осветительную с сигнальной спросонья перепутать легко. Так что придётся встречать. Тебе всё равно на станции дежурить, посты проверять. Ты, главное, предупреди всех. И чайку организуй к встрече.
– Есть, товарищ капитан! – козырнул я, отправляясь в расположение первого взвода.
С утренними лучами солнца появилась группа спецназа. Как и предполагалось, гастролёры вышли через первый взвод. Вооружение с глушителями, плюс холодное оружие, маскхалаты летние, на ногах кроссовки с мягкой подошвой. С собой привели пленных. На окровавленных лицах чеченцев их же нательное бельё. Во-первых, это дезориентирует, во-вторых, они не видят наших позиций. Руки за спиной каждого, скованные наручниками. Восемь пленных на восемь гастролёров. Наверняка опять работали по адресам. Настроение у мужчин отличное, подошли ко мне, здороваясь, крепко сжимая мою ладонь.
– Ну рассказывай, пехота, как воюете? – улыбнулся старший группы, разливая отвар мяты по пластмассовым кружкам.
Люди присели у костра, снимая головные уборы.
– Нормально воюем, – ответил я, глядя на ротного.
– А чего худой такой?
– Так диета у нас мотострелковая. Да и в дороге мы всё время. Некогда жирок копить.
Парни засмеялись моей шутке, изредка поглядывая за пленными у обочины грунтовой дороги. Чеченцы одеты по-домашнему, один из них даже в белой пижаме. Я с интересом глядел на пистолет Стечкина, и это заметил старший группы.
– Стрелял с такого? – спросил он.
– Нет, – ответил я, – нам пистолеты не положены. Мы бесшумно воевать не умеем.
Снова раздался негромкий смех. Ребята встали, пожали нам руки и попрощались, пожелав удачи и скорого дембеля.
– Шире шаг! – уже совершенно другим, до неузнаваемости жёстким голосом старший группы озвучил команду пленным. И те, запинаясь и петляя босыми ногами, сбивая утреннюю росу с травы, зашагали в штаб.
После работы спецназа началась зачистка села двумя батальонами. Если там и были боевики, то, конечно, ушли. Так что характер зачистки был скорее формальный. Дать понять лесным братьям, что мы здесь и никуда уходить не собираемся. Напасть на нас – это значит поставить под угрозу жизнь мирного населения. Организовать прорыв в нашем направлении – это значит обломать зубы. Наш полк обстрелян и полностью укомплектован. Село спокойно окружили и прогулялись по его улицам вдоль и поперёк. Нашей роте вообще не пришлось участвовать в зачистке. Первый батальон у нас везде первый.
Постепенно пошла волна увольнений и отпусков. Пошёл на дембель призыв, что старше нас на полгода. Этой весной наши «черпаки» стали дедами, ну а мы отслужили долгожданный год. Прибавляем к их сроку службы в части семь-восемь месяцев боевых, при которых день идёт за два, и получаем кучу новоиспечённых дембелей. Полк пустел на глазах. Так мы проводили Геру, Немца-кабардинца, Большого и многих других парней, приняв старшинство в полку на себя. В ротах осталось по пятьдесят человек. Полк уменьшился процентов на тридцать. Мне пришла посылка из дома, в которой я обнаружил кожаный ремень отца, с которым он топтал срочную службу. Даже ротный заинтересовался раритетом, глядя на окантованную звезду на бляхе. Из офицеров в отпуске побывали все, кроме командира. Контрактники оформляли десять дней отпуска в связи с мифической учёбой в учебных заведениях заочно. В одно прекрасное утро снайпер Чунга сильно пожелтел. С ним пожелтело ещё человек пять. У всех диагноз один и тот же. Гепатит и отпуск по лечению в количестве двадцати одного дня. Мы хотели расстрелять сослуживцев. С уменьшением живой силы в роте увеличились часы на постах. Стоять шесть-восемь часов под проливным дождём нам не особо хотелось, но деваться было некуда. И вообще, когда начался сезон дождей, наша рота полностью потеряла боеспособность. Это было видно по осунувшимся лицам ребят. Холод, ветер, дождь и скользкая глина под ногами – всё это действовало на нервы. Блиндажи, окопы и «секреты» затопило водой по щиколотки. Ты просыпался от холода в луже грязи. Пытался выловить плавающие у входа в блиндаж сапоги. Неохотно выбирался наружу, менял пост и, не шевелясь, стоял шесть часов подряд, вглядываясь в стену дождя. Мы думали, эти ливни никогда не кончатся. Капитан ходил в штаб пешком по тропе, через лес. Езда в такую погоду по скользкому грунту просто опасна для БМП и для экипажа включительно. Когда кончился дождь, мы уже были так измотаны, что не осталось сил на положительные эмоции. Мои нервы не выдержали, и я прямо в блиндаже пристрелил чеченскую лягушку. Её кишки с ошмётками грязи прилетели мне в лицо. С возвращением солнца на ветвях деревьев появились одеяла, матрасы и спальные мешки бойцов. Рота сушилась.
Манёвренная группа нашего полка в одном из близлежащих селений нашла бойца моего батальона. Он пропал ещё зимой у аэропорта Северный. Одет был в гражданское тряпьё, нос и уши на месте. Парни взяли его, когда тот возился в огороде у одного знатного чеченца. Мужик сказал, что перекупил его у боевиков из жалости. За это чеченцу выбили зубы наши разведчики. Слишком неубедительна была его речь. Наш русский парень стал обыкновенным рабом, и никто его отпускать не собирался. Сказать, что он был психически подавлен, значит сказать ничтожно мало. Найденный солдат как личность уже не существовал. Работа для психолога, возможно, на всю жизнь. Наконец нас пополнили. Прибыли шесть человек в роту. На всеобщее удивление, это были люди нашего призыва. Их собирали по всем углам и санитарным частям полка, чтобы хоть как-то облегчить нам службу. Пока полк воевал, эти ребята прекрасно проводили время в части, находя кучу причин не ехать в Чечню. Немного танкистов, связистов и пехоты. Снова поползли слухи о выводе полка из Чечни. На этот раз все основания имелись. Пополнения нет, обучать некому – кто поведёт технику на вывод? К началу сентября нам тоже улыбался долгожданный дембель. И кому в таком случае воевать? Мне кажется, это в какой-то мере повлияло на принятие решения о возвращении полка в пункт постоянной дислокации. Воевать с неподготовленным пополнением уже пробовали неоднократно. Ничего хорошего из этого не получилось.
Сидя на броне своей машины, я часто любил разглядывать деревню на соседней сопке. Я даже не знал, как она называется. Маленькие фигурки коров на пастбище
