Впрочем, они всё равно найдут повод презирать эсселин Сольвер. Благо и мне, и им терпеть осталось недолго. Скоро этот кошмар (отбор, то есть) закончится.
— Могу я идти собираться? — тихая просьба и взгляд, намертво приклеенный к ажурному узору скатерти.
Я не видела глаз алианы — то метавших громы и молнии, то напоминавших неживые стекляшки — но была уверена, сейчас в них плещется страх. Скальде проявит милосердие, если просто отпустит оступившуюся невесту. Но в Адальфиве, как уже успела заметить, милосердие было не в моде.
Тальден проигнорировал вопрос Керис, как игнорировал и саму княжну. Вроде бы и с ней разговаривал, а такое ощущение, что смотрел сквозь девушку. Я тоже порой ощущала себя рядом с ним невоодушевлённым предметом, вроде носового платка или какого-нибудь там зеркальца, которое и потерять не жалко, и могла себе представить, что испытывала сейчас алиана.
Отвратительное ощущение. Да ещё и, в случае Керис, приправленное страхом.
— Князю будет интересно узнать, как его дочь расчищала себе дорогу к власти. Как его жена стала княгиней. Вы, эсселин Мадауг, своими действиями подставили не только себя, но и вашу родительницу. Вы — гнилой плод, рождённый от ядовитого дерева. Лгунья, осмелившаяся обмануть своего жениха, и не заслуживаете ничего, кроме презрения.
И почему мне кажется, что последние слова были адресованы не горько всхлипывающей княжне, а мышкой сидящей мне?
Паранойя или завуалированный намёк Ледяного?
— Ни вы, ни ваша семья отныне нежеланны при дворе. Надеюсь, когда-нибудь всё-таки раскаетесь. Сейчас я вижу в вас только злобу и ненависть. Идите!
Алым пламенем взметнулись юбки. Керис промчалась к дверям, ни на кого не глядя, и после её ухода на Карминовую столовую обрушилась тишина. Тяжёлая, угнетающая, словно нас погребло под лавиной из камня. Внутри неприятно горчило от всего услышанного, а сердце, как ни странно, сжималось от сожаления.
Глупая молоденькая дурочка. Керис была слишком порывиста, слишком эмоциональна. Любила действовать, не любила думать. Вот и додействовалась, не думая. Сама поставила крест на своём будущем.
— Эсселин Сольвер, мне жаль, что находясь в моём замке, вы уже дважды подверглись опасности, — донеслись до меня тихие слова.
Как же они отличались от тех, что больно ранили меня вчера! И которые по-прежнему звучали в сознании траурной музыкой.
— Если князь Ритерх пожелает, он может потребовать у князя Серых пустошей платы и наказания для эсселин Мадауг, — просветил меня третий маг, до сих пор хранивший молчание.
— Князь Ритерх не пожелает, — категорично ответила за «отца». — Я не буду его тревожить и рассказывать ему об этой неприятности.
— Да, вы любите не рассказывать, — мрачно усмехнулся Скальде.
Ещё один маленький гвоздик в крышку гроба, в котором он хоронил всё, что я к нему испытывала.
— Хвала Претёмной Праматери, я не пострадала. Если графине будет угодно, она может требовать у отца Керис любой расплаты. Отравили ведь Её Сиятельство, а не меня. Хотя, как по мне, эсселин Мадауг и так уже достаточно наказана.
— Это решать графине, достаточно или недостаточно, — бросил напоследок Герхильд и, пожелав нам приятного завтрака (весьма странное пожелание при таких обстоятельствах), удалился вместе со своими магами.
Оставив нас, алиан и монахинь, в унылом молчании.
Глава 25
Поговорить с Ариэллой мне удалось только ближе к вечеру. После трёхчасового занятия с эссель Жюдит, начало которого ознаменовалось конфронтацией моего хореографа с моей монахиней.
Всё началось с того, что Розенна имела неосторожность пренебрежительно отозваться об искусстве танца, бесхитростно заявив:
— Пляски — это для продажных и падших. Все эти бесстыдные движения, что вы сейчас показывали, разжигают в мужчине похоть. Самые низменные желания. — Суровый взгляд монахини, точно мухобойкой, придавил хрупкую нимфу танца к полу, после чего принялся давить меня. — А ведь нет уверенности, что наследник выберет именно вас, эсселин Сольвер. Лучше бы спели ему, а не заведомо клеймили себя печатью порока.
— Но я не умею петь, — хмуро покосилась на святошу, от пафосных нравоучений которой порой хотелось на стенку лезть.
Подражая эссель Жюдит, подбросила в воздух таири — один из многочисленных отрезов ткани, с которыми мне предстояло подружиться в самые кратчайшие сроки, дабы с достоинством выступить перед потенциальным дракономужем.
На короткое мгновенье лоскут вспенился у меня над головой блестящей волной, а потом серебристой лужицей растёкся у моих ног.
На вершине башни, под порывами этого дикаря — северного ветра, проделывать трюки с таири будет непросто. Лёгкие, воздушные — полупрозрачные ткани всех цветов и оттенков, искусно расшитые золотыми и серебряными узорами, являлись неотъемлемой частью костюма танцовщицы. Вернее, были этим самым костюмом. С которым алиана, я то бишь, должна будет постепенно, приближаясь к кульминации своего выступления, расставаться.
А я ведь просила Блодейну обойтись без раздевания.
Перед началом репетиции эссель Жюдит исполнила танец ветра для меня. Хлопнула в ладоши, и из отливавшего перламутром артефакта, очень похожего на большую морскую раковину, полилась нежная мелодия. Звуки неведомого инструмента заполняли зал, вырывая танцовщицу из состояния транса. Эссель Жюдит как будто ожила, задвигалась плавно, и вместе с ней пришли в движение струившиеся по её изящному телу ткани. Одно танцевальное па незаметно перетекало в следующее. Мелодия менялась, преображаясь вместе с исполнительницей танца. Вот она казалась хрупкой и слабой, а в следующий миг как будто вобрала в себя всю силу воздушной стихии.
Резкий рваный звук, словно над нами пронёсся порыв ветра, и руки змеями взвились к стрельчатым сводам зала. Яркое таири, соскользнув с плеча красавицы, жарким пламенем заполыхало в лучах заката. Взмыло вверх и снова обтекло тонкий стан. Кольцом сомкнулось над головой танцовщицы и упало, будто поверженный противник, к её ногам. Я даже моргнуть не успела, как в руках у эссель Жюдит оказалось следующее таири. И так до тех пор, пока танцовщица не осталась в одной лишь разлетающейся во все стороны юбке и весьма непристойной короткой кофточке. А лоскуты ткани яркими островками покоились в каменном океане зала.
Это было завораживающе прекрасно. По крайней мере, в исполнении моей учительницы. В какой-то момент я поймала себя на том, что даже не дышу. Ловлю каждое движение светловолосой красавицы и пропускаю его через себя. Впитываю каждый жест, каждый взмах руки и резкий поворот, от которого лично у меня кружилась голова. Танец ветра, несомненно, был беспроигрышным для отбора номером. Но в чём-то Розенна права: не заслужил Герхильд, чтобы я ему за просто так свои прелести показывала.
Эссель Жюдит была с Розенной абсолютно не согласна и искренне верила, что танец ветра способен вызвать у мужчины одно только восхищение. Ну, может, ещё совсем чуть-чуть желания. Желания обладать прекрасной исполнительницей танца.
