Принято считать, что Галеаццо вступил в сговор с французами, совершив предательство или поддавшись панике; но Пеллисье, следуя Корио, полагает, что он действовал по распоряжению Людовико, приказавшего ему отойти в Павию, которая должна была стать вторым рубежом обороны. Прием у герцога и последующее поведение Сансеверино свидетельствуют в пользу этой версии. Ни один опытный командующий того времени не стал бы рисковать целой армией, запирая ее в одной-единственной крепости, если был хотя бы малейший шанс добиться успеха в открытом бою. Но исполнение плана выглядело в высшей степени жалким. Когда Галеаццо со значительными силами появился у Павии, городские власти отказывались впустить их в город, заявляя, что сами смогут защитить себя. Его давний враг Тривульцио, который возглавлял теперь французское войско, послал вслед за ним своего трубача, давая тем самым понять, что, когда командующий оставляет свои прежние позиции, он обязан принять бой в другом месте.
Санудо сообщает в своем письме, достигшем Венеции семнадцатого августа, что герцог был весьма опечален и Асканио пытался его успокоить. Без своего брата Моро бы пришел в совершенное отчаяние и был бы почти не дееспособен. Растаяли все его надежды на эффективную оборону. Флорентийский посол писал, что вся страна занята французами и некого было винить в этом после столь неудачной попытки сопротивления. Людовико пбнимал, что он оказался застигнутым врасплох, но утверждал, призывая в свидетели Костабили, что, несмотря на предпринятые им все возможные меры предосторожности, удача отвернулась от него. Создается впечатление, что Галеаццо Сансеверино был именно таким командующим, которого герцог заслуживал. Более всего его огорчало то, что в этой беде никто не пришел ему на помощь. Все свое правление, жаловался Людовико, он оказывал поддержку другим, и в этом замечании есть доля правды, хотя Неаполь ему было не в чем упрекнуть. Венецианский хронист писал, что в своем отчаянии Людовико стал податлив, как женщина. Каждый день он многократно повторял торжественные обещания, что умрет, как герцог Милана. То он говорил, что сдаст свое герцогство императору (который счел бы такой подарок слишком опасным для себя), то он заявлял, что намерен рискнуть всем и самому стать во главе своей армии. Подробнейшие сообщения об этих днях его жизни, которыми мы располагаем благодаря дневнику Санудо и письмам послов, содержат чрезвычайно интересные сведения о характере Моро.
Как было сказано, с девятнадцатого по двадцать пятое августа герцог находился в Санта Мария делле Грацие. Он искал совета у звезд и консультировался с монахинями, славившимися умением предвидеть будущее. Их предсказания оказались не слишком утешительными. Одна из монахинь объявила, что Божественное произволение состоит в том, чтобы он лишился своей власти, тогда как посланный Асканио астролог сказал, что он добровольно пойдет на виселицу, если герцог не потеряет герцогства. Состоялся совет астрологов, на котором было решено, что август неблагоприятен для герцога, но в сентябре все может измениться к лучшему. Другие знатоки этой науки утверждали, что его несчастья продлятся дольше. Легко представить, как все это повлияло на настроение Людовико.
Он почти рассорился с Асканио, который настаивал на уменьшении налогов. Однако торжественно передал ему бразды правления своим расстроенным государством и опеку над своими детьми. Считалось, что перемирие с Венецией, оккупировавшей западные регионы герцогства, оставалось единственным шансом спасти Милан. И все же, согласно Костабили, подданные Людовико питали такую ненависть к французам, что герцог еще смог бы собрать для нужд обороны от 350 000 до 400 000 дукатов. Однако тридцатого августа в Милане напали на Антонио Ландриано, секретаря герцога, и тот скончался на следующий день от полученных ранений. Уличные беспорядки усилились более чем когда-либо.
Людовико понимал, что у него нет выбора: ему придется оставить Милан и попытаться собрать армию, достаточную для сопротивления французам. Миланский замок был снабжен всем необходимым и мог выдержать продолжительную осаду. Согласно его плану, он намеревался дождаться в Комо прибытия войск императора Максимилиана; если же это подкрепление окажется недостаточным, то он проследует в Германию и наберет армию там. Миланцы, полагал он, быстро разочаруются во французах. Командование замком было доверено Бернардино да Корте, который всем был обязан Людовико. Герцог был настолько уверен в его верности, что даже не потребовал от него заложников. Асканио и другие приближенные герцога сомневались в том, насколько целесообразно ставить успех всей кампании в зависимость от честности одного человека. Людовико отказался дать командование Асканио, по-видимому, не вполне доверяя ему самому.
Прежде чем покинуть Милан, Моро передал герцогство Бари Изабелле Арагонской, не позволившей ему взять с собой ее сына. Кроме того, он вернул нескольким влиятельным горожанам некогда изъятую у них собственность. Первым из Милана выехал Асканио с двумя сыновьями герцога. Людовико увез с собой ценности, специально приготовленные им для такого случая: монеты, упакованные в особые мешки, чтобы не было слышно их звона, и некоторое количество жемчуга. Их общую стоимость Корио оценивал в 240 000 дукатов. Дукатами были наполнены также нагрудные латы нескольких преданных воинов. Моро посетил Санта Мария делле Грацие, где трогательно распрощался со своими советниками и представителями городской знати; затем он направился в сторону Комо, но как только провожающие оставили его, он вернулся, чтобы еще раз посетить могилу своей супруги. Потом он поехал в замок, где и провел эту ночь. Он выступил на следующий день вместе с Галеаццо Сансеверино, кардиналами Сансеверино, д'Эсте и другими приближенными лицами.
Второго сентября Тривульцио обедал в Милане вместе с кузеном. В городе продолжались беспорядки, и толпа уже грабила дома друзей герцога, в особенности роскошные владения Сансеверино. Французская армия разбила лагерь в парке в Павии. Побывавший там Жан д'Отен не мог найти слов для выражения своего восторга. По всему парку паслись огромные стада оленей. «Столь прекрасен он был, с его величественными рощами, с цветущими полями и зелеными лугами, с журчанием ручьев и блеском фонтанов, с садами и домиками для отдыха… что казался похожим скорее на некий Эдем или Рай, нежели на земные пределы». Французы истребили значительную часть поголовья оленей и причинили серьезный ущерб угодьям.
Милан капитулировал. Армия расположилась в садах у замка, но Тривульцио предпринял меры предосторожности, чтобы защитить население своего родного города, и запретил входить в него гасконцам. Венецианцы также пошли в наступление и достигли своей цели, захватив Кремону. Остальная территория герцогства принадлежала французам.
Людовико оставил Бернардино да Корте приказ продержаться до октября, пока не прибудет подкрепление из Германии. Поскольку попытка взять замок приступом была связана со значительными трудностями, Тривульцио приложил все усилия, чтобы добиться его сдачи мирными средствами. В этом его поддерживала временная администрация, в которую входили друзья Сфорца. Незадолго до начала переговоров о капитуляции Тривульцио уже мог с торжествующим видом прохаживаться вдоль окружавшего замок рва и, глядя на величественную крепость Франческо, гордость всей Италии, восклицать: «Sic vos, non vobis»[50], — ибо понимал, что его триумф уже близок. На подкуп Бернардино да Корте и его офицеров были израсходованы значительные суммы, кроме того, Корте пообещали все, что останется в казне Сфорца после выплаты жалованья войскам. Один из итальянских командиров со своими людьми, подобно швейцарским наемникам, отказался участвовать в этом предательстве, отклонив все условия. Семнадцатого сентября французы завладели замком; отрядам, сохранившим верность Людовико, позволили выйти из города.
