— Одной воды мало, Люка. Передай мне греческий огонь.
Горшочки поджигали и метали вниз, со склона высотой двадцать пять футов в небо вздымалось пламя и вырывались крики. На мгновение угроза миновала. Она появится вновь — на смену павшим, выстроившись в очередь, спешили другие воины. Но Люка дышал, и Мария была жива.
Гарди повернулся и поймал взгляд девушки. Здесь ей не место. Здесь она так уязвима, так близка к гибели. Мысль об этом наполнила сердце Кристиана ужасом и мучительной любовью, диким желанием защитить девушку.
— Мария, будь моей женой! — громким шепотом выпалил он ей на ухо. — Выходите за меня замуж, миледи.
Слова согласия утонули в грохоте битвы.
В разочаровании не было ничего удивительного. Расположившись на одной из вершин Коррадино, Мустафа-паша откинулся в мягком кресле и стал наблюдать за развернувшейся перед ним катастрофой. Две тысячи погибших, три тысячи — с поля боя докладывали общее число потерь, которое было неточным, но постоянно росло. Сейчас бродяги Пиратского берега беспорядочно отступали, а за ними гнались и рвали на части победоносные отряды христиан, хлынувшие из дымящегося кургана Сент-Микаэля. Дорого обошлись им горячность и самонадеянность, а переоценка собственных сил оказалась роковой. Корсарам не следовало пренебрегать военной тактикой, не стоило верить, что удастся победить там, где потерпело поражение османское войско.
А как хорошо все начиналось! Даже Мустафа-паша, знаток осадного дела и бывалый полководец, был слегка удивлен столь скорыми успехами корсаров. Они отыгрались за провальную попытку проникнуть в Сент-Анджело через подземные тоннели, уняли терзавшие его сомнения относительно верности шпиона в самом сердце ордена и действенности его методов. Предатель хорошо поработал: пробил брешь в крепостной стене, заставил умолкнуть охранявшие берег пушки. Тем не менее победа корсарам так и не досталась. Спустя шесть часов сражения эти внушающие страх морские воители из Северной Африки увидели, как острие их атаки притупилось, а маневр завяз в непроходимой трясине.
Мустафа-паша уже не жалел о тысяче янычар, которых послал в десяти больших лодках, приказав начать новый штурм с фланга на северной оконечности Сенглеа. В этом состоял его личный вклад. В конце концов, защитники были близки к поражению и сосредоточились у западной стены. Внезапное появление турецких войск, ударивших по незащищенным стенам, непременно склонило бы победу на сторону мусульман. Этого не случилось. Вмешательство главнокомандующего не дало результатов, и, что еще хуже, его неуязвимые назад не вернулись. Пришла пора отправляться в шатер. Завтра обстрел Биргу и Сенглеа возобновится.
На водах Большой гавани, медленно покачиваясь, показались первые тела янычар. Сарацины достигли берега и высадились незамеченными под стенами крепости Сенглеа, не встретив сопротивления. На этом их успех иссяк. Ибо, сами того не зная, они сошли на сушу на расстоянии пятисот ярдов от батареи из пяти укрытых пушек, расположенных у подножия скалы, на которой возвышался форт Сент-Анджело. Канониры были настороже, их командир шепотом настойчиво отдавал приказы заряжать орудия камнями, картечью, стальными дротиками и цепями. Смертоносное сочетание!.. Турки сидели, плотно прижавшись друг к другу, а их лодки шли рядом. Янычар застали врасплох, маскирующие валуны откатили в сторону, и в бойницах показались дула пушек. Началась бойня.
Глава 13
Предводитель Португальского ланга по имени Симон де Соуза был мгновенно обезглавлен турецким ядром. Едва вытянув шею, чтобы криком направить контратаку, шевалье де Робле, рыцарь ордена Святого Иоанна, который привел на Мальту небольшой отряд подкрепления, отлетел назад — под латным воротником кольчуги зияла дыра. Немало христианских воинов полегло в эти жаркие дни в конце июля.
Внутренний двор Биргу превращался в руины. Здесь, под стенами, обращенными в глубь острова, располагались обержи и дворцы, где рыцари прожили более тридцати лет. Теперь здания содрогались и рушились под градом вражеских ядер. В узких переулках и улочках подгоняемые плетью группы рабов шли возводить баррикады, способные встать на пути метавшейся смерти. Место было опасное. В клубах дыма и кровавых брызгах исчезали целые колонны людей — искалеченные, безрукие и безногие, они корчились от боли или отползали в сторону, чтобы не умирать на дороге. Никто не мог их спасти; никто и не пытался. Все остальные продолжали трудиться, пока не наступал их черед сгинуть.
Один раб, оставшийся без ушей за давний проступок, вырвался из толпы и с воплями бросился бежать неизвестно куда в поисках несуществующего укрытия. Далеко он не ушел. Ударив стальной дубинкой сверху, австриец из отряда подкрепления вышиб ему мозги. Этот беглец был уже третьим за день. Никто не замедлит шага, никто не сумеет поднять мятеж или отказаться работать в осажденной обители ордена.
Но рыцари могли убивать и своих. Во дворе магистратского суда из темниц на казнь вели четверых арестантов. Перед ними была виселица — прикрепленная горизонтально к двум столбам мачта, а всего в нескольких дюймах над головами пленников висели веревочные петли. Удерживаемый стражей, каждый узник останавливался перед деревянными ступенями.
Де Понтье наблюдал за происходящим, рядом стоял его союзник приор Гарза.
— Подобные меры, как и убийство собак, сохранят провизию для более достойных ртов.
— Соглашаюсь с тобой, брат. — Приор отер пот с румяного лица. — Однако твой приговор калабрийскому рыцарю небезупречен.
— Итальянцы скорее повинуются жестокому наказанию, нежели голосу разума.
— Прошел слух, что они стали недружелюбны.
— Они недовольны. Этому обреченному мужеложцу была дарована милость сражаться и обрести спасение вместе с шестьюдесятью другими пленниками из Сент-Эльмо. Он отказался. И теперь умрет.
— Подобающая кончина для всех них.
— Для каждого, кто пренебрегает нашим кодексом и порочит священное имя святого Иоанна.
— И каждого, кто приставит меч к твоему горлу? — Приор Гарза изогнул бровь.
— Боюсь, этому пирату Кристиану Гарди не пережить осады. — Де Понтье сосредоточился на казни. — Представление начинается.
Пленников заставили встать на мостики, затем им на головы надели петли и затянули веревки. Приор Гарза подошел к первому.
— Тебе есть что сказать?
В ответ послышались стук зубов и дрожащее от ужаса молитвенное бормотание.
Приор безучастно смотрел на человека.
— Ты обвиняешься в грехе малодушия и дезертирства. Да смилуется над тобой Господь.
Церковник перекрестился и кивнул палачу. Опора ушла вниз, и голос обреченной жертвы резко оборвался хрипом, а ноги начали беспорядочно вращаться в воздухе.
Приор Гарза подошел к следующему.
— Умрет еще один повинный в нарушении воинского долга. Ты не подчинился приказам, убил парламентского пристава.
