— Но как можно узнать? — настаивала Глория. — Как можно быть уверенной, что это — любовь? Как вообще разобраться в своих чувствах?
— А тебе и знать ничего не нужно, кроме одного: хочешь ли ты разобраться? — Клара взяла Глорию за руку. — Или же готова от него отказаться.
— Нет, — сказала Глория, представив себе Джерома, его руки, которые легли на ее талию во время первого урока пения. И как он учил ее петь, учил чувствовать текст и музыку. — Отказываться я не собираюсь. Пока не все потеряно.
— По-настоящему живой я тебя видела один-единственный раз — когда ты была на эстраде вместе с ним, когда вы вместе выступали. Это было какое-то чудо!
Слезы брызнули из горячего родника внутри Глории, из того места, которое показал ей Джером.
— Мне необходимо разобраться, предназначены ли мы с Джеромом друг для друга. Если не разберусь, то никогда себе этого не прощу.
— Ну, так чего ты ждешь? — сказала Клара, ласково вытирая слезы со щек Глории. — Твоя мама вернется домой только через несколько часов.
***
Глория сделала нечто такое, чего никогда раньше не делала, — она поехала автобусом. Одна. Вечером. В Бронзвиль.
Прежде она и близко не подходила к этому району. Но для себя решила: если уж она собралась пойти на самый большой в жизни риск, то и делать это нужно смело, только так. Ей некого было попросить отвезти ее туда. Нужно добраться самой, постучать в дверь Джерома и раскрыть ему свою душу. Иначе какой смысл вообще туда ехать?
Для поездки в автобусе она и «нарядилась» соответственно: старенькая шляпка-колокол, простенькая белая блузка с длинными рукавами, строгая темная юбка. Правда, «наряд» удалось выдержать не до конца — ни у кого из женщин не было на ногах туфель с высоким каблуком, а юбки у большинства были очень скромными, до середины икр. Туфли у женщин, как и у мужчин, отличались сугубой практичностью — и для ходьбы пешком, и для работы. Они же возвращаются домой с работы, сообразила Глория.
Немолодая женщина встала и уступила Глории место. Та пыталась отказаться, но женщина улыбнулась и сказала:
— Леди не годится стоять на ногах. — Глория в последнее время ни у кого не встречала такого доброго к себе отношения.
Другой примечательной чертой пассажиров было то, что почти все они были чернокожими. Поначалу Глория опасалась, что будет среди них белой вороной и что все станут смотреть на нее неприязненно. В памяти всплыло то, о чем говорили еще в школе, и она покрепче прижала к себе кошелек, стараясь ни с кем не встречаться взглядами. Но ехать пришлось долго, и выдержки Глории не хватило. Довольно скоро она уже начала смотреть на своих попутчиков.
Кое-кто бросал на нее мимолетные взгляды и снова возвращался к книге, газете или вязанию. На белую девушку в странной одежде никто не обращал особого внимания. Такое впечатление, что она для них ровно ничего не значила.
И Глория поняла, что так оно и есть: она ничего не значит для этих людей. Эти люди живут настоящей, насыщенной жизнью и борются за то, что для них действительно важно. Влюбленная девушка в старой шляпке? Есть о чем беспокоиться помимо этого.
Подъехали к нужной остановке, и Глория вместе с другими вышла через задние двери.
Ее поразило, какая бурная жизнь кипит на улицах. На Астор-стрит, где она жила, всегда было тихо и скучно. Но здесь все шумело и кипело. Ребятишки играли в уличный вариант бейсбола, отбегая к тротуарам, когда проезжала машина. На каждом углу громко судачили о чем-то женщины, придерживая на бедре полные белья корзины. Чернокожие подростки лениво сидели на крылечках и потягивали сигареты, а мимо шли, взявшись за руки, влюбленные.
Проходя по улице, Глория стала ловить на себе пристальные взгляды — совсем не такие, как в автобусе. Она скромно потупила глаза и молилась только о том, чтобы не заблудиться.
В воздухе уже не ощущалось никакого тепла, промозглый ноябрьский ветер гулял по мостовым. И все же Глория, пока добралась по указанному ей Ивэном адресу, вся взмокла от пота.
Джером жил в обветшалом трехэтажном доме, стоявшем в ряду других таких же, некогда вполне приличных, зданий. Кое-где на подоконниках виднелись пустые ящички для цветов, на лестнице пожарного выхода сушились рубахи, из чуть приоткрытых окон доносилась музыка. Здесь было уютно. Даже очень уютно.
Однажды на репетиции Джером рассказал Глории, что год назад, когда ему исполнилось восемнадцать, он ушел из родительского дома — игра на рояле приносила ему достаточно средств, чтобы начать самостоятельную жизнь. Отец не одобрял его занятия — он хотел, чтобы Джером взял на себя семейный бизнес, бакалейную лавку на Гарфилд-стрит. Вера, ровесница Глории, по-прежнему жила в родном доме. Мать умерла, когда они с Верой были еще маленькими, и теперь только сестра связывала Джерома с отцом, с которым он даже не разговаривал.
Глория нажала кнопку звонка квартиры 2Б, рядом с которым красовались инициалы «Дж. Дж.».
Сердце у нее бешено колотилось.
Никто не ответил на звонок.
Палец лежал на кнопке, готовый нажать снова, но тут Глория замерла. Она сделала по ступенькам шаг назад и попыталась отдышаться. «Тебе это не суждено, — произнес холодный голос в ее мозгу. — И никогда не было суждено».
Теперь оставалось только одно — вернуться домой.
Безжалостный холодок поражения пробежал у нее по спине. Она и раньше знала, что жизнь полна случайностей, но эта случайность была трагической. Она ясно представила себе, что никогда больше не увидит Джерома Джонсона, пошатнулась и ухватилась за перила. Все внутри нее кричало: «Нет!» В ту минуту, ухватившись за ржавые перила дома в негритянском гетто, Глория поняла, что всем сердцем стремится к нему. Он ей необходим. Она и жила-то лишь в те мгновения, когда он был рядом. Она всем своим существом любит его.
В этот момент открылась входная дверь, и перед Глорией возникла фигура Джерома Джонсона. На нем были только белая футболка и старенькие брюки.
Ей хотелось рвануться вверх по лестнице — в его объятия. Но выражение его лица мигом остудило этот порыв.
— Я так рада, что вы дома, — проговорила она, еле ворочая языком.
— Что вам нужно?
— Я… — неуверенно начала Глория, видя отчуждение в его глазах. — Я замерзла.
Он хотел что-то возразить, но тут заметил, что она без пальто.
— Можете войти, — сказал Джером, — но на одну минутку.
Без единого слова Глория вошла в квартиру вслед за ним. В прихожей не было света, обои отклеивались, коврик на полу совсем вытерся.
А в квартире оказалось очень мило, там царила богемная атмосфера, которой Глория не ожидала. На полу громоздились стопы книг и граммофонных пластинок, на стенах висело несколько смелых картин без рам. Недалеко от входной двери находилась крохотная кухонька, куда поместились только раковина, плита и два шкафчика, а в дальнем конце была ниша, ведшая за угол — туда, как предположила Глория, где находилась его спальня. Почти полкомнаты занимал старый кабинетный рояль. Глория подошла к роялю и пробежала пальцами по лежавшей сверху стопке листов с нотами.
