Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 108
Благо не утилитарно и никем не может быть присвоено, в том числе народом или нацией.
Абстрактная философия не была востребована демократией рынка, ставящей интерес выше общей категории; демократия по своей природе материалистична — склонна получить немедленную выгоду. Общего знания не хотим, дайте штучный и удобный в пользовании товар. Возникла история, рассказанная для американских школьников, и история, рассказанная для русских школьников, история красных и история белых. История приватизирована, как квартира; а домашняя философия востребована статусом свободного гражданина.
Сотрясающая общество вражда либералов и патриотов — мнимая: в данном пункте позиции либерала и патриота сходятся; ни тот, ни другой не желают знать, что существует истина, которая выше личной свободы или выше родины. Утверждение «Истина выше Родины» представляется патриоту кощунством, для патриота понятие «Родина» священно, это априорное сосредоточение блага; равным образом для держателя ценных бумаг кажется очевидным, что благо сконцентрировано в свободном предпринимательстве. Пристрастия либерала и патриота тождественны, несмотря на поверхностную конфронтацию: в сущности, национальные государства так же разрушают представление о Священной Римской империи и мировой монархии, как либеральная личность разрушает представление о плановом хозяйстве. Фашистское государство вырастает из корпоративной морали, просто нация становится самой успешной корпорацией, вот и все.
Неудобство приватизированных истин в том, что они не могут надолго удержать общий мир: получается война. Сегодня требуют моральных констант (вариант — «духовных скреп»), но если бы таковые появились, они бы скрепляли людей поверх индивидуальных и национальных интересов — этого ни национальное государство, ни свободный индивид не могут себе позволить.
При всей несхожести этих пожеланий (первое звучит материалистично, второе возвышенно), оба они находятся вне моральных категорий, произнести такое может как Адольф Гитлер, так и Альберт Швейцер, и оба искренне.
4
Пожелание Платона, чтобы философы правили государством, основано на допущении, что разум нужен людям. Допущение опровергнуто при жизни Платона: он пытался участвовать в политической жизни Сиракуз и был продан в рабство. Письма Платона к тирану Дионисию стали постскриптумом «Государства»: короткая логика тирана сильнее логики протяженной.
Подобно тому как изобразительное искусство ХХ века отторгло изображение с перспективой и (соответственно) с иерархией сознания, была отвернута и картина мира с выстроенной системой ценностей. Системный взгляд на вещи неудобен: личные достижения могут лишиться первостепенного значения. Плоское изображение, знак, националистическая идеология вытесняют категориальную систему.
Категориальная философия существовала столь же недолго, как и перспектива в картине; и то и другое неудобно для правителя. Не всякий выдержит, подобно оппонентам Сократа, бесконечные сравнения масштабов: воля к власти сильнее любопытства.
Зачем план планеты, если строим банк? Когда в казарменной России изголодавшиеся по независимости люди стали жадно строить частные особняки, возникали казусы: балконы выходили в стену. Казус преодолели, позвали архитекторов, но понимания того, что особняк есть часть города, не появилось; возвели особняки, но город разрушили. Можно преодолеть и этот казус, восстановить город и даже воссоздать империю — но нет силы, заставляющей учесть, что страна живет внутри мира. Организация частностей в единую систему и есть философия — поэтому, кстати, не может быть философа-националиста. Однако сегодня — изобилие философов-националистов и писателей-патриотов.
Всегда ли надо знать вещи общего характера, чтобы обладать частным? Утешаем себя тем, что существует схема сборки деталей в одну картину; если нужда заставит, из национального интереса получится общечеловеческий. Но это не так; схема сборки не принадлежит ни частному лицу, ни нации, ни государству. Схема сборки — это идея; а идея не принадлежит никому.
5
Идея государства, сформулированная Платоном, трактуется как апология казармы. Но платоновского государства в реальности быть не может — это желток, даже не цыпленок. Идеального воплощения у идеи государства нет. И, подобно всякой вещи, государство меняется к худшему. То, как меняется государство, мы сами видели; мы наблюдаем метаморфозы, описанные древним греком.
В диалоге «Государство», затем в «Политике» Платон описывает процесс деградации общественного договора по стадиям; этот путь в XX и в XXI веке пройден неоднократно. Золотой век демократии длится недолго, республиканский период всеми любим, но он краток. Приходит олигархия как результат идеализации соревнования. Наступают неравенство и общественный разврат. Затем, через голову олигархии, неизбежно приходит тирания — как ситуативная справедливость. Тирания устанавливает всеобщее равенство в рабстве. Такое равенство подается как защита от демократического разврата. Внедрить рабство тем проще, что демократией общие категории уничтожены. Тиран говорит от лица морали; народ, уставший от двойных стандартов, охотно поворачивается к моральным постулатам тирана.
Разница между категорией справедливости и моралью тирании в том, что тираном мораль присваивается, тогда как мораль по определению есть ничья собственность. Тиран делается собственником морали, он «спикер от лица общественной морали», точно так же как олигарх — собственник недр и пространств, которые по замыслу Создателя принадлежат всем людям.
Если сказать коротко, пафос Платона состоит в следующем: надо остановить процесс преобразования демократии в тиранию. Иными словами, надо остановить приватизацию категорий. Смерть любого общества неизбежна — вещи ветшают; однако существует изначальная идея вещи, по отношению к которой следует фиксировать перемены. Вот об этой неумирающей идее и написано «Государство», а вовсе не о внедрении казармы.
Выше всего Платон ставил закон, то есть форму, в которую отлита идея блага.
Сама идея — не собственность государства, идею нельзя присвоить. Но закон — это форма (как форма для песочных куличиков, например), которой пользуются, чтобы зафиксировать правовые отношения между людьми. Закон — это не идеология, закон нейтрален; идеология появляется в обществе вместо закона, подменяя и сам закон, и идею, которая наполняет закон. Когда правитель создает рабочую идеологию, он совершает подлог: идея не может принадлежать государству и находиться у государства на службе. Все прямо наоборот: идея в каком-то смысле обладает государством; государство есть инструмент для создания и выполнения законов, а само по себе оно не представляет ценности. Тирания есть наиболее вопиющей форма беззакония, поскольку тирания отождествляет государство и идею.
Платон презирал демократию, это правда. Он полагал, что при демократии страсти будут выдавать за свершения, а стяжательство подменит мораль. Шаг к тирании станет самым естественным шагом демократа; и действительно, этот шаг человечество совершало неоднократно.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 108
