Каждое утро и вечер, стоя на коленях на деревянном полу, Анна молила Бога, чтобы с очередной почтой, приходившей раз в две недели, они получили долгожданное известие о переводе Джереми в какой-нибудь приход на юге штата.
— Нет ли чего-нибудь о переводе? — спрашивала она всякий раз, как Джереми просматривал письма.
И он всегда качал головой.
Канцелярия архиепископа хранила молчание, зато приходили научные журналы и труды, а после того как Королевское ботаническое общество опубликовало в Лондоне первый из докладов Джереми о флоре северного Квинсленда, на них обрушился шквал писем от ботаников со всего света. По вечерам Джереми засиживался допоздна при свете керосиновой лампы, читая и отвечая на письма из Лондона, Рима, Лиссабона.
И так жизнь медленно тянулась три года, до тех пор, как им не нанес визит преподобный мистер Джеймисон с супругой из Кернса. Все вчетвером они отправились в церковь, и, когда вылезли из коляски, откуда ни возьмись появилась кучка чернокожих туземцев и приблизилась к Джереми. Анна уже знала, что муж интересуется языком аборигенов. Джереми начал составлять перечень туземных названий местных растений. Аборигены подошли к ним, и Джереми, вместо того чтобы отогнать их, махнув рукой, и пригласить гостей в церковь, улыбнулся и обратился к ним на их языке.
Одна из туземок, дородная Этель, непринужденно приблизилась, поднимая босыми ногами облачка пыли, и с наглой ухмылкой произнесла на ломаном английском:
— Ваш муж, миссис Грегори, великий ум. — Она сплюнула сжеванный табак через церковный частокол. — Он говорит наш язык очень хорошо. Очень умного мужа вы достали у себя там.
Анна была слишком потрясена, чтобы сказать что-то в ответ, но заметила, как в ужасе переглянулись Джеймисоны. С минуту царило молчание, а затем мистер Джеймисон небрежно провел пальцами по лацкану своего пиджака:
— Так-так… Неудивительно, что ваш уважаемый супруг вполне счастлив в Порт-Дугласе, миссис Грегори. Края, которые большинству людей покажутся адом, могут стать настоящим раем для человека, страстно увлеченного ботаникой и местными диалектами.
Вечером Анна прямо спросила у мужа:
— Зачем ты учишь туземный язык?
Джереми удивленно поднял брови.
— Дорогая, я же говорил тебе, аборигены хранят в себе кладезь знаний, накопленных за тысячи лет. Старый Боб — ходячая ботаническая энциклопедия, но, к несчастью для меня, эта энциклопедия записана у него в памяти, и не на английском языке, а на куку-яланджи. — Он внезапно схватил Анну за руку. — Анна, я не в силах описать тебе, какое это восхитительное чувство! Я всюду нахожу новые растения, еще никем не открытые, неизвестные науке. Мне предоставляется возможность сделать себе имя в науке. Мою кандидатуру уже выдвинули в члены Королевского научного общества. А в будущем, кто знает, возможно, я буду удостоен медали общества… — Он смущенно улыбнулся. — Знаю, я могу показаться тебе тщеславным, но я искренне верю, что Бог неспроста разжег во мне страсть к ботанике и привел меня сюда. Я не самый лучший священник на свете, но, оставаясь здесь, я смогу помочь открыть миру чудеса Божьего творения. — Он опустил глаза. — Анна, спасибо тебе за твое терпение! Я знаю, как ты скучаешь по подругам и магазинам.
Хотя Анна и старалась не жаловаться, Джереми не мог не знать, как она ненавидит здешнюю жизнь. И все же этого было недостаточно, чтобы заставить его уехать. Вся ее неизбывная тоска по родине, ее одиночество, ее страдания, вся ее жажда общения, светской жизни, культуры — все это сводилось для Джереми к недостатку подруг и магазинов. Ее изнурительная каждодневная борьба с жарой и влажностью, с грязью, со змеями и насекомыми, ее неотступный страх, что случится несчастье, кто-нибудь серьезно заболеет, а до ближайшей приличной больницы сотни миль — все это были пустяки. Имела значение лишь научная репутация Джереми, его честолюбивые мечты. Он знал, как она каждый раз ждет почты в надежде, что придет письмо о переводе в другое место, но в действительности Джереми палец о палец не ударил, чтобы попытаться найти другой приход.
Он был доволен жизнью, она была обречена похоронить себя заживо в Порт-Дугласе.
Анне удалось совладать с голосом:
— А как же Кирилл?
Джереми засмеялся:
— О Кирилле не стоит волноваться, мальчуган счастлив. Он прекрасно справляется с азбукой, а когда ему придет время идти в школу — никаких проблем, мы отправим его в Брисбен.
Значит, Кирилл вырвется отсюда — Кирилл, но не она.
По вечерам Анна занималась шитьем, читала книгу или писала письма в Англию. Сегодня вечером она сидела в одиночестве на веранде с видом на море. Воздух звенел от стрекота цикад, в небе сверкали звезды, а вдали, на горизонте, дрожали огни корабля. В здешних водах было полно коралловых рифов, и немало судов потерпели крушение. Анна и себя чувствовала жертвой крушения.
Она была так благодарна Джереми за то, что он женился на ней. Ей потребовалось собрать все свое мужество тогда, в гостиной в Челтнеме, чтобы протянуть ему на ладони заветное обручальное кольцо и сказать, что она освобождает его от всяких обязательств. Имя Ричарда опозорено, а вместе с ним запятнана и ее честь, так что он вправе расторгнуть их помолвку. Но Джереми снова надел кольцо ей на палец и поклялся, что никогда не отступится от нее… Тогда же он сказал ей, что опасность скандала слишком велика, поэтому, как только кончится война, они должны навсегда покинуть Англию. И в дальнейшем все, что он делал, только подтверждало его доброту и заботу о ней.
Но сейчас, сидя на веранде, глядя в темноту, пронизанную огоньками светлячков, Анна поняла, что смерть ее брата просто дала Джереми повод, о котором он давно мечтал. Она вспомнила тот день в Челтнеме, когда они сидели в беседке и Нина, как всегда, увлеченно болтала с Джереми. «Вы хотели бы побывать в этих странах?» — спросила она, и он ответил: «Пожалуй, да».
Джереми хотел этого всегда. А если как следует разобраться, то это Нина предоставила ему такую возможность, потому что из-за Нины Ричард так низко пал. Стоя тогда в холле, Анна слышала, как офицер из военной полиции говорит Джереми пугающие, невероятные вещи: «Капитан Стюарт признался, что никогда не встречал настолько развращенной женщины. Он возлагает вину за моральное падение капитана Трулава непосредственно на его русскую жену. Он сказал мне — и я тоже могу быть с вами откровенным, ваше преподобие, — будто она открыто похвалялась, что подталкивала своего мужа на совершение безнравственных поступков…»
Анна знала, что в Ричарде есть какая-то слабость, но так любила брата, что отгоняла прочь всякую мысль о его несовершенстве.
В чернильной тьме моря мерцали огни корабля, и они напомнили Анне о разноцветных бумажных фонариках в саду, при свете которых они с Ричардом танцевали летними вечерами, путаясь в траве и смеясь…
Однажды вечером в конце того лета Ричард с садовником вынесли лестницы и начали снимать с ветвей изорвавшиеся бумажные фонарики. Анна открыла двери в сад и тихо пошла по лужайке. Она видела, как молодой садовник спускается по лестнице, которую Ричард придерживал снизу, и вдруг встала как вкопанная: когда молодой человек спрыгнул с последней ступеньки, ее брат протянул руку и нежно провел пальцами по его щеке. Только и всего — простое прикосновение, но в нем — и в том, как они двое стояли в тихих сумерках, неподвижно и очень близко друг к другу — было что-то такое, от чего у нее закружилась голова.
