Анна подняла брови в притворном недоумении:
— Бог с вами, миссис Тримбл, что для моего слуха такого оскорбительного в змеиной коже?
Ее гостья смущенно поерзала массивными бедрами, не зная, как ответить.
— Ну, змеи… — Миссис Тримбл лихорадочно старалась придумать, как выкрутиться из неловкого положения. — Я к тому, что они очень близки, не правда ли… в известном смысле…
— Близки? — Анна обвела невинным взглядом собственную гостиную.
— Близки… — Взгляд Мэй Тримбл тоже заметался по комнате, но так и не нашел, на чем ему остановиться. — Близки к…
— Да-да, — терпеливо помогала Анна.
— К крокодилам, — решилась наконец Мэй.
— А, — откинувшись на спинку кресла, Анна позволила себе сдержанную улыбку. — Понятно. Но вам незачем так уж беспокоиться — подумаешь, похвастались новой сумочкой. Я прекрасно понимаю ваши чувства. Помню, как я сама купила свою первую сумочку из змеиной кожи в Лондоне — нет, вру, в Париже — много лет назад. И правда, незабываемые впечатления!.. Я бы не хотела охлаждать ваш восторг по поводу обновок. Где, говорите, вы их нашли?
— На летней распродаже в «Фой и Гибсон». В Париже, значит? М-да… Наверно, это и вправду было что-то необыкновенное.
Чуть позже Анна предложила Фэй Тримбл прогуляться в саду.
— Какие у вас олеандры, миссис Грегори! А какая джараканда! Какая красота! И как все это по-английски!
Анна жила в Австралии уже пятнадцать лет и до сих пор смертельно тосковала по родине. Когда она впервые увидела Сидней с палубы «Марафона», ей захотелось ущипнуть себя за руку, чтобы проснуться от этого кошмара. Но Сидней оказался раем по сравнению с тем, что ожидало ее впереди. Она еще не забыла, как миссис Хорсфилд, секретарь Англиканской женской лиги, начала объяснять:
— Видите ли, миссис Грегори, Квинсленд — это совсем не то, что Новый Южный Уэльс[10], а уж северный Квинсленд, где вашему супругу выделили приход, это… Это просто пустыня.
_____
Путешествие на «Марафоне» оказалось сущим адом. Кирилл всю дорогу капризничал, и это, вкупе с изнурительной жарой и горьким сознанием того, что они эмигранты, совершенно вымотало Анну. Ужас охватил ее, когда корабль вошел в сиднейскую гавань, и она была бы рада спуститься в каюту, но не решилась огорчить Джереми, который, наоборот, горел желанием увидеть все.
— Одно из природных чудес света! — воскликнул он. — И только что я заметил, как у нас над головой пролетела какая-то большущая птица. Без сомнения, это счастливое предзнаменование. Гляди, мальчуган, твой новый дом!
Кирилл ухватился за жемчужное ожерелье Анны, и, когда она попыталась высвободить жемчуг из его пальчиков, нитка порвалась. Малыш сморщил личико и заревел. Анне хотелось зарыдать вслед за ним — из-за рассыпавшегося жемчуга, оттого, что не было больше сил выносить вечное хныканье Кирилла, оттого, что Австралия — не дом и никогда им не будет.
На берегу все стало только хуже. Преподобный Джереми Грегори многим принес разочарование. Из-за войны было пруд пруди девиц на выданье, и сиднейские матроны, полагая, что Джереми холост, на радостях устроили ему пышную встречу. Миссис Грегори? — все повторяла потом миссис Хорсфилд. — Но о жене ничего не говорилось…»
Они провели месяц в Сиднее, и за это время приход в зеленом сиднейском пригороде, который должен был получить Джереми, каким-то образом уплыл у него из рук, и архиепископ решил, что от него будет больше пользы в Квинсленде.
— Вы состаритесь раньше времени, — кричала Анне глухая миссис Хейстингс. — Тамошний климат уродует кожу белой женщины. Никогда не выходите на улицу без вуали и перчаток. Единственное, что еще может отчасти спасти ваше лицо, это мазь «Мерколайзд». И не забудьте о «Санатогене» и тонизирующем бальзаме «Клементс», без него вы подорвете себе нервы. Еще вам понадобятся пилюли «Индийский корень доктора Морса», потому что жара плохо сказывается на пищеварении, и медицинское мыло «Рексона» — хорошее средство от тропических язв. Там можно запросто заразиться холерой, тифом или малярией. Мой вам совет: проводите большую часть дня дома, хотя от жары все равно не будет спасенья, а ведь от зноя как раз и появляются красные прожилки на лице, особенно у человека с такой светлой кожей. Позаботьтесь, чтобы вам подыскали пару заслуживающих доверия девушек — из туземок иногда получаются сносные горничные. А лучше всего для этого подойдут канаки. И не бойтесь, что они уйдут бродяжничать — им некуда уходить, потому-то их и привезли с островов.
— В Порт-Дугласе будет очень и очень нелегко, — говорил Джереми с нескрываемым воодушевлением, и Анна ловила себя на мысли, что ненавидит старого лицемера-архиепископа, которому удалось убедить мужа в том, что ему предоставляют счастливую возможность, тогда как в действительности от него просто хотели избавиться. — Я знаю, ты ожидала совсем другого, дорогая, но я уверен, что архиепископ абсолютно прав — это мое призвание. И я не могу сдержать восторга при мысли о тропиках. Там нас ждет удивительная флора! А если мы останемся здесь, в Сиднее, это будет все равно, как если бы мы вообще не уезжали из Челтнема.
Нет, Анна считала Сидней вульгарным, варварским городом, совершенно лишенным утонченности и лоска Челтнема, но Сидней — это были только цветочки.
Северный Квинсленд оказался хуже всего, что Анна только могла себе вообразить.
Летом жара была просто нечеловеческой, и сезон дождей не приносил никакого облегчения, будучи лишь еще одной пыткой. Каждый день с моря надвигалась серая стена дождя и обрушивалась на их жалкий деревянный дом. Железная крыша так грохотала, будто по ней несся табун лошадей. От влажности коробились доски стен и оконные рамы, сквозь щели внутрь просачивалась вода, так что через две-три недели их кожаные туфли и переплеты книг Джереми покрывались плесенью. Дом стоял на деревянных сваях, покрытых жестяными листами, чтобы уберечься от термитов и ядовитых змей, но для тараканов и мух это была не помеха — дом кишел ими. Нужно было постоянно опасаться пауков, а по стенам шныряли юркие белесые ящерицы.
С фасада открывался вид на океан; Джереми восхищался его величием, а Анна видеть его не могла — этот океан отделял ее от родной Англии.
Несколько апатичных туземных девушек работали по дому — готовили в дворовой кухне, на печи, топившейся дровами, стирали белье в сарае из жестяных листов. Мылись в ванне, стоявшей в кухне; горячую воду из котла нужно было натаскать в дом ведрами. Уборная представляла собой сараюшко над выкопанной в земле ямой, где вполне реально было столкнуться с ядовитым пауком или змеей. Вторая такая же уборная, для прислуги, располагалась чуть дальше, и однажды утром одна из девушек выскочила оттуда с воплем, что там «очень нехорошая змея».
Помимо готовки, стирки и уборки, девушки-служанки присматривали за Кириллом, который, как и Джереми, хорошо переносил жару. А вот Анна очень страдала от нее; ее организм легко обезвоживался, и она мучилась страшными головными болями. Но в затворницу она не превратилась, не желая огорчать Джереми и давать сиднейским матронам повод позлорадствовать. В иные минуты она думала, что сойдет с ума, но каким бы сильным ни было искушение рвать на себе волосы и молотить кулаками по грубым деревянным стенам, она не поддалась ему — ни разу. Вместо этого она выполняла все, что от нее требовалось, и даже больше того. Она всегда следила за своей внешностью и заботилась о том, чтобы служить примером для сереньких жен белых прихожан, к которым ездила в кабриолете. Основные продукты и предметы первой необходимости продавались в единственном магазине, и если Анна хотела купить одежду или мебель, приходилось ждать ежегодной поездки в Брисбен или делать заказы по каталогам. Ее опыт работы в Красном Кресте во время войны оказался здесь бесценным — она организовала воскресную школу, дежурства по уходу за больными, благотворительные обеды.
