воде бьют.
Господи! Неужто так и погибать всем? Поговорили посадские и решили к царю Василью итти, поклониться ему, вины свои принести. Неужто погубит город, малых детей не пожалеет?
Пошли старики и городской голова с ними. Шаховской приказал караульным пропустить.
Благочинный велел всему духовенству на площади молебен соборне отслужить, чтоб умягчил господь сердце царево, отвел беду от города.
Долго время тянулось.
Наконец вернулись посадские. И сразу точно туча над городом нависла. Вышли они на соборное крыльцо. Стоят. Молчат. И на площади, хоть народу не протолкаться – посадские, бабы, ребята, мужики, казаки, – а точно нет никого. Тишина такая, что слышно, как в канавах вода журчит. Ребятишки, и те примолкли. Чуют недоброе.
Наконец вышел вперед городской голова и говорит:
– Милует государь Василий Иваныч город!
Площадь вся точно одной грудью вздохнула, мужики за шапки берутся – перекреститься.
Смотрят все на голову, а он – сразу видно – не все еще сказал, мнется.
Что там еще? Или новая беда? Не радостные старики стоят, толкают голову.
– Порушит государь плотину, отведет воду от города… – заговорил тот и опять остановился.
Закрестились тут многие, а голова дальше говорит:
– Велит только царь выдать ему всех ворогов царских, от кого смута по земле…
Охнула вся площадь и загалдела сразу на разные голоса.
Бабы визжат:
– Выдать! Выдать! Волоки их! Так им и надо!
Казаки вперед толкаются:
– Не дадим! Подступитесь лишь! Из пищалей всех перестреляем!
А кто-то из толпы крикнул во весь голос:
– А кого выдать-то велит царь?
– Тихо вы! Не галдите! Дайте сказать.
Стала немного затихать толпа, голова оглянулся на стариков и сказал не очень громко:
– Первей всего велит царь выдать ему всей крови заводчика, князя Шаховского.
– Не дадим князя! – закричали казаки. – Не выдадим!
Мужики молчали. А посадские подняли галдеж:
– Чего там! Город, что ли, из-за него загубить! Вы б в поле бились! Ишь засели за стенами. Нашими боками отдуваться! Не хотим! Давайте князя!
Шаховской, стоявший на ступенях, бросился было вверх, к соборным дверям, хотел укрыться в соборе, но посадские схватили его за руки и стали вязать, а на площади уже вопили:
– Еще кого? Говори! Сказывай!
– Илейку еще! – крикнул голова.
– Какого Илейку? – раздались голоса.
– Да что себя Петром Федорычем зовет.
Из толпы выскочил царевич Петруша, размахивая саблей и стараясь перекричать гомон толпы:
– Я вам покажу Илейку! Прирожонный царевич! Не подходи – убью! Ко мне, казаки!
Но его уже хватали сзади за руки, а казаки не очень за него заступались. Сердиты на него были после ночной вылазки.
– Еще кого? – кричали кругом. – Сказывай!
– Ивашку Болотникова! – крикнул голова и сразу спрятался в кучку стариков, – таким ревом встретила площадь это имя.
– Не дадим! – вырвалось сразу точно из одной груди.
Казалось, что вопит вся толпа. Сметая все на пути, мужики лавиной хлынули к крыльцу. Старики в ужасе разбегались. Казаки вытаскивали сабли. Вот-вот начнется жестокое побоище.
В эту минуту, расталкивая толпу, на крыльцо взбежал Болотников. Он сорвал шапку и размахивал ею над головой. Покрывая беспорядочный вой и истошные крики, над площадью прокатился его зычный, привыкший к команде голос:
– Стой, казаки! Сабли долой! Слушай меня!
И, точно по волшебству, яростная буря стала быстро затихать, и через минуту на площади опять, как вначале, слышно было только, как журчит вода в канавах.
Все головы поднялись. Все глаза смотрели на Болотникова.
– Последний раз, православные, говорить с вами буду, – начал Болотников, когда толпа на площади затихла. – Хочу я, чтоб поняли вы, за что мы кровь проливали. Худо у нас на Руси живется бедному люду. И казакам, и холопам, и посадским, что победней. Верно я говорю?
– Верно! Правильно! – раздались голоса с разных концов площади.
– Сам я холопом родился. Много муки принял. Потом за рубеж меня продали. Много я там разного видел, много и дум передумал. И запало мне в голову жизнь нашу поворотить, чтоб по правде люди жили. Бояр, что холопов, ровно скот бессловесный, истязают, – вовсе извести хотел я, приказным, что с бедных людей последнюю шкуру дерут, – руки укоротить.
– То-то бы любо! – крикнул громкий голос из глубины площади.
– Повстречал я в Польше Дмитрия Иваныча, сына Ивана Грозного, что Васька Шуйский вовсе было убил на Москве, да спасся он, слава господу. Крест он целовал, что как на отцов стол сядет, волю холопам даст и правду на нашей земле устроит. Следом за мной обещался прийти. Да вот не идет. А у вас терпенья не стало. Как бояре вас бьют, ребят ваших калечат, так вы терпите. А как за волю биться, так у вас терпенья нет.
– Мы что ж? Мы завсегда… – раздались голоса из мужичьей толпы. – Посадские вон…
– Да и посадские тоже, – продолжал Болотников. – Вон те, большие бороды. Им-то и при Ваське вольготно. А голытьба за ними идет, что бараны.
Посадские молчали.
– Когда нет согласу, никакого дела не выйдет. Горько мне это, православный народ! За тебя я шел, всю кровь за тебя пролить хотел! Чтоб тебе вольней жить стало! Да, видно, не судил бог. Я-то и сейчас биться готов, да вы-то ослабли.
Болотников приостановился и оглянул площадь. Ждал он, что, как раньше, закричат все: «Веди нас! Идем за тобой!» Многие плакали, утирались рукавами, но глядели все в землю, точно не решались поднять на него глаза.
– Ну что ж? – заговорил, помолчав, Болотников. – Ведите меня, коли так, к Ваське. Может, он за меня вас и помилует. Мне без воли жизнь не дорога! Пускай он мне голову срубит. Эй, вы, сивые бороды! – нетерпеливо обернулся он к старикам. – Чего ж не вяжете меня?
Но старики всё не решались подойти к Болотникову.
На площади начались громкие всхлипыванья. Бабьи голоса причитали:
– Болезный ты наш! Да как мы тебя на смерть отдадим! Ты ж завсегда за нас, сирых…
В эту минуту из толпы протискался и взбежал на крыльцо Михайла.
– Иван Исаич! – крикнул он. – Не расстанусь я с тобой. Коли ты на смерть, и я с тобой. Невмочь мне жить без тебя.
Болотников отстранил от себя Михайлу. Посмотрел ему прямо в глаза и сказал негромко:
– И думать не моги, Михайла! Нет моего согласа. За меня разве ты бился? За волю. Может, еще придет Дмитрий Иванович или другой какой царь сыщется, что волю посулит. Ищи, кто за волю подымется. За ним и иди. И про меня ему скажи. Пускай вспомянет меня. Шуйскому-то ты ни к чему. Искать не станет. Уйдешь с мужиками. А я в тебя
