тяжело менять мнение о нем; но она столько видела примеров непрочности мирской дружбы, что скоро перестала об этом думать. Теперь перед нею стояла задача предостеречь дочку об опасности подобных моментов, не называя вещи прямо своими именами, чтобы, сняв с глаз девушки повязку неведения, не сдернуть заодно и вуаль невинности. Посему она ограничилась тем, что велела Антонии быть начеку, и если аббат дерзнет снова явиться, не принимать его наедине. Антония обещала повиноваться.
* * *
Амброзио поспешно вернулся в свою келью, запер за собой дверь и в отчаянии рухнул на кровать. Неудовлетворенное желание, уколы досады, позор разоблачения и боязнь утраты репутации – все это слилось в его душе в ужасный вихрь смятения. Он не знал, что ему делать. Лишенный доступа к Антонии, он не мог надеяться на удовлетворение своей страсти, которая уже стала частью его существа. Ему было невыносимо то, что его тайной владеет женщина; он дрожал от страха, видя пропасть, разверзшуюся перед ним, и от ярости, когда думал, что, если бы не Эльвира, он уже обладал бы объектом своего вожделения. Он осыпал ее самыми отборными проклятиями и постановил отомстить – чего бы это ему ни стоило, овладеть Антонией. Вскочив с кровати, он метался по комнате, подвывая от бессильной ярости, бился о стены, будто потеряв рассудок.
Буря эмоций еще не улеглась, когда раздался тихий стук в дверь. Поняв, что его голос могли услышать снаружи, он не осмелился не пустить непрошеного посетителя. С трудом он взял себя в руки и постарался скрыть свое возбуждение. Отчасти это ему удалось, и он отодвинул засов на двери. Вошла Матильда.
Вот уж кого в этот момент аббат меньше всего хотел видеть! У него не хватило сил скрыть недовольство. Он отшатнулся и, нахмурившись, резко сказал:
– Я занят, оставь меня.
Матильда пропустила его слова мимо ушей; она заперла дверь и начала мягким, просительным тоном:
– Прости, Амброзио, ради тебя самого я должна ослушаться. Не бойся, я не стану жаловаться; я пришла не за тем, чтобы упрекать тебя в неблагодарности. Я прощаю тебя от всего сердца; и если уж ты больше не можешь быть моим, я прошу другого, не менее ценного дара: твоего доверия и твоей дружбы. Сердцу не прикажешь: та невеликая красота, которая когда-то привлекла тебя, увяла, утратив новизну; если она более не возбуждает твоего желания, это моя вина, а не твоя. Но зачем ты так упорно чураешься меня? У тебя есть печали, но ты не позволяешь мне разделить их; ты разочарован, но не даешь мне утешить тебя; ты чего-то хочешь, но запрещаешь мне помогать твоим планам осуществиться. Вот на что я жалуюсь, а не на твое равнодушие ко мне лично. Я отказалась от прав любовницы, но ничто не заставит меня отказаться от прав друга.
– Великодушная Матильда! – откликнулся он, взяв ее за руку. – Насколько выше стоишь ты обычных слабостей своего пола! Да, мне нужен советчик, и у тебя есть все качества, чтобы я мог довериться тебе. Но помогать моим планам претвориться в жизнь… Ах, Матильда! Это не в твоей власти!
– Никто, кроме меня, не поможет тебе. Амброзио, твоя тайна мною раскрыта: за каждым твоим шагом, за каждым действием я внимательно следила. Ты влюблен.
– Матильда!
– Зачем было таиться от меня? Не страшись той мелочной ревности, которая свойственна большинству женщин: в моей душе нет места столь презренной страстишке. Ты любишь, Амброзио, и предметом твоей любви является Антония Дальфа. Все разговоры твои мне были пересказаны. Меня известили о твоей неудачной попытке сблизиться с Антонией, о том, что Эльвира отказала тебе от дома. Тебе отчаянно хочется завладеть девицей; но я пришла возродить твои надежды и проложить путь к успеху.
– К успеху? Но это невозможно!
– Смелость города берет! Положись на меня, и ты еще сможешь быть счастлив. Настало время, Амброзио, когда забота о твоем спокойствии призывает меня открыть часть моего прошлого, доселе тебе неизвестную. Послушай же и не прерывай. Если мое признание не понравится тебе, вспомни, что я говорю это единственно ради того, чтобы осуществить твои желания и восстановить мир в твоей душе, ныне нарушенный.
Я уже упоминала, что мой опекун был необыкновенно образованным человеком. Он не жалел усилий, чтобы насытить знаниями мой детский ум. Любознательность привела его к тому, что кроме ряда обычных наук он занялся также теми, что толпа называет нечестивыми, а просвещенные люди – химерическими. Я имею в виду те учения, которые относятся к миру духов. Глубокие исследования причин и следствий, неутомимое изучение законов природы, широчайшее и глубочайшее знание свойств любого камня в недрах гор, любых зелий, произрастающих на земле, в конце концов привели его к победе, к которой он так долго и упорно стремился.
Его любознательность была полностью утолена, честолюбие вознаграждено сторицей. Он управлял стихиями, он мог дать обратный ход законам природы; его взору открывалось будущее, и духи ада подчинялись его приказам…
Почему ты отшатнулся от меня? А, я понимаю твой немой вопрос. Твои подозрения верны, хотя страхи не обоснованы. Опекун не скрыл от меня своих ценнейших достижений. И все же, если бы я не встретила тебя, то никогда не воспользовалась бы своими умениями. Мысли о магии и меня приводили в трепет. Как и ты, я ужасалась, думая о последствиях вызова демонов. Только затем, чтобы сберечь жизнь, которую твоя любовь научила меня ценить, я прибегла к этому средству.
Помнишь, как мы ходили ночью к склепу клариссинок? Вот тогда-то, среди истлевающих костей, я осмелилась провести мистический ритуал, и ко мне на помощь явился падший ангел. Как я ликовала, узнав, что все мои страхи были воображаемыми! Демон подчинился моим приказам; он задрожал, видя, что я нахмурилась; я боялась, что придется продать душу некоему господину, но храбрость помогла мне приобрести раба.
– Безрассудная Матильда! Что же ты наделала? Ты обрекла себя на вечную погибель; ради мгновенного успеха отдала вечное блаженство! Если исполнение моей мечты зависит от колдовства, я категорически отказываюсь от твоей помощи. Уж больно тяжелы последствия. Я безумно люблю Антонию, но сладострастие не настолько ослепило меня, чтобы ради нее пожертвовать своим существованием и на этом свете, и на том.
– Смешные предрассудки! Ох, Амброзио, стыдись! Стыдись, что ты подчиняешься их господству. Чем ты рискуешь, приняв мое предложение? Желая тебе только счастья и покоя, стану ли я предлагать тебе что-то опасное? Но если бы опасность и была, рискую-то я. Духов буду вызывать я, значит, преступление будет мое, а выгода
