по выходным, чтобы пригласить в торговый центр. Один из их старших братьев высаживал нас у «Галереи», где мы примеряли топики на бретельках в «Вет сил» и нюхали все духи в «Сефоре». В доме Кристиана устраивались пижамные вечеринки для всей команды. Там я болтала с Лорен или Майей, и все темы сводились к Аарону. Может, Джейн говорит об этом? Выдуманная влюбленность в Аарона обросла такими подробностями, что иногда казалась мне вполне реальной.
Я снова сосредоточилась на зеркале и заметила, что лицо у Джейн раскраснелось, а в глазах стоят слезы.
— Почему ты меня больше не любишь?
Я дошла до ста как раз в тот момент, когда тема разговора поменялась. Я уже знала, что это не совпадение. Совпадений не бывает. Я наклонилась и осторожно сплюнула пасту в раковину, затем выпрямилась и вытерла рот полотенцем.
— Почему ты думаешь, что я больше не люблю тебя?
— Могла бы просто сказать: «Я тебя люблю», — скривилась Джейн.
— Но я действительно тебя люблю!
— Нет, не любишь!
Слезы уже текли по раскрасневшимся щекам сестры. В последнее время Джейн часто плакала. Мама сказала, что половое созревание у нее наступило раньше, чем у меня, зато и закончится раньше. В старой пижаме с фланелевой рубашкой на пуговицах и завязками на брюках Джейн выглядела крупнее меня, хотя пока не догнала в росте. Грудь у нее тоже еще не появилась, но перемены уже явственно чувствовались. Мама уверяла, что скоро Джейн перерастет меня. «А я этого уже не увижу», — с болью подумала я.
— Ты моя сестра, — сказала я. — Какой бы ты ни была, я тебя люблю.
Мне хотелось свести разговор к шутке, но, произнеся эти слова, я поняла, насколько они верны. Все детство мы вместе играли, дрались и делали все остальное. Джейн кидала в меня игрушки, если я поворачивалась к ней спиной, игнорируя ее, а я бежала жаловаться маме, когда младшая сестренка не подчинялась правилам настольной игры или удирала, потому что проигрывала. К глазам подступили слезы, и я бесстрастно подумала, что не следует удерживать их. Даже слезы могут пойти на пользу плану.
— Тогда почему ты не хочешь тусоваться со мной? Вечно гуляешь со своими новыми друзьями, а мне приходится сидеть дома и смотреть телевизор в одиночестве. Ты даже ни разу за все лето не посмотрела со мной «Красавицу и чудовище».
— Но фильм-то дурацкий, Джейн, — возразила я. — Детское кино.
— Не дурацкий! Мне нравятся песни оттуда.
Особенно она любила ту песню, что звучала в таверне. Всякий раз, когда Джейн казалось, что ее игнорируют, она заводила эту песню, и если остальные не бросали свои дела и не начинали подпевать, она голосила все громче и громче. Джейн не боялась показаться назойливой, не боялась заполнить собой все пространство.
— Я уже не ребенок, Джейн. Меня не интересуют принцессы, мультфильмы и прочая чепуха.
— Я скучаю по тебе, — сказала сестра.
Теперь, когда я решила, что опасность миновала, у меня вдруг полились слезы.
— Ну хорошо, — начала было я, но слова застряли в горле. — Я посмотрю кино с тобой в эти выходные, обещаю. — Ложь каким-то образом сделала меня сильнее, придала уверенности, успокоила.
«Обычная» Джули осталась бы дома в субботу утром, чтобы сдержать обещание, сказала я себе. «Обычная» Джули осталась бы, чтобы посмотреть фильм с Джейн, поболтать с ней, помочь с домашним заданием, посоветовать не носить вещи, из-за которых в школе ее будут дразнить.
— Правда? — спросила Джейн.
— Конечно. — Я снова посмотрела в зеркало. — Так что ты там говорила? Что ты обо мне знаешь?
Слезы у Джейн высохли. Она не улыбнулась, но сделала вид, будто готова улыбнуться.
— Я знаю, что ты не очень любишь бег, — выпалила она. — Ты просто притворяешься, чтобы вписаться в команду.
Я никогда по-настоящему не задумывалась об этом. Тот, кто занимается спортом, всегда окружен друзьями, поэтому не так уж важно, нравится ли ему спорт сам по себе.
Внезапно я пожалела Джейн, такую неуклюжую, с кипящими эмоциями, которые так и выплескиваются наружу. Сестренка совсем не спортивная. В восьмом классе она не будет пользоваться такой популярностью, как я.
— Спокойной ночи, — сказала я и быстро обняла ее, чтобы напомнить, как нам было весело вместе.
Прежде чем отстраниться, я заставила себя сосчитать до трех. Моей сестренке было мало «обычной» Джули. Она всегда хотела большего.
В ту ночь я очнулась, когда грубая рука зажала мне рот. Я попыталась вздохнуть, но не смогла, и, поскольку как следует не проснулась, на миг мне показалось, будто я тону.
Когда я окончательно пришла в себя и открыла глаза, то увидела, что надо мной склонился бородатый мужчина. Он кивнул, и после мгновенного ступора я кивнула в ответ. Тогда он медленно убрал руку, держа ее, однако, достаточно близко, чтобы снова зажать мне рот, если я закричу.
Безусловно, передо мной стоял Чарли. Но другой. Непослушные темно-русые волосы отросли, и он собирал их в хвост. Борода была темнее волос, от усов на губы падала тень. От него пахло одновременно и кисло, и сладко, как от мешка с мусором, который я выносила перед школой. Таково было мое первое впечатление о Джоне Дэвиде, и мне сразу же захотелось закричать.
Но ведь существовал наш план, который я повторяла про себя снова и снова. Это ненастоящее похищение. Ненастоящее. Я бегу навстречу своей судьбе, для которой рождена. Меня выбрали. Он выбрал меня.
Я улыбнулась Джону Дэвиду, стараясь показать, что все помню, все знаю. Если он и улыбнулся в ответ, то под бородой было не видно. Дрожащей рукой он стянул с меня одеяло и наклонился, чтобы помочь мне встать с кровати, а когда я протянула руку, он грубо схватил меня за запястье и медленно, но решительно поднял на ноги.
Мы двигались неторопливо, словно играя в зеркальное отражение друг друга, плавно перемещаясь по полу, я предугадывала его шаги, чтобы он не почувствовал даже намека на сопротивление. Мне отчаянно хотелось угодить ему. Я ни на секунду не отрывала от него взгляда, будто мы танцевали; его пальцы обвивали мое запястье и словно пронизывали меня электрическим током, который бесшумно передвигал мои ноги по полу. Потом я увидела, что в другой руке Джон Дэвид сжимает нож.
И хотя это тоже входило в план, я не думала, что он возьмет один из наших ножей, висящих на кухне; я никогда не смотрела на них как на предмет устрашения и не представляла их в руке похитителя. Нож медленно, как будто лениво,
