перед моими глазами. А еще перед моими глазами нарисовались две узкие бледно-розовые подошвы («пяточки — чистые зефирки», — вспомнилось мне), и, ровно как с Аленой, невзирая на серьезность момента, я неожиданно ощутил властный позыв пощекотать эту гладкую нежную кожицу и посмотреть, что из этого выйдет. Все тот же идиотский, неведомого происхождения рефлекс, который я со смущением подавлял в себе всякий раз, когда передо мной возникали голые лапы сестрицы.
— А вот я ничего уже не могу понять! — горько пожаловался я, с трудом отводя взор от манящей бездны, принявшей обличье пары крошечных босых подошв, и снова закуривая, чтобы чем-то занять свои блудливые руки. — И в особенности не понимаю браслета. Что он такое? Какая-то верительная грамота? Сим удостоверяется, что податель сего действует от моего имени?
— Возможно, и это тоже, — согласилась Вика. — Но, верней всего, для Алены он значит что-то особенное. Для нее этот предмет не просто украшение, а в первую очередь твой подарок. Вероятно, талисман. Он очень дорог ей и связывает ее с тобой всякую минуту.
— Боюсь, я не улавливаю, в чем суть этой связи. Каким образом она привела браслет на твою ногу?
— Мне кажется, — только не смейся, — Алена думает, что я тоже стану для тебя подарком, и надеется поучаствовать в нем хотя бы самую малость. Я не говорю, что она пытается подарить меня, как дарят щенка или котенка, — это было бы глупо, — но остаться совсем в стороне ей также не хочется.
— Другими словами, отпуская молодую кошечку погулять, она помечает ее ошейником со своими инициалами?
— Дима, если это вопрос, то я только что на него ответила. Я могу понять Алену. Понимаешь ли ее ты — решать тебе самому.
— Здесь ты права… — я перевел дух. — Девчонки, а вам не кажется, что это уже чересчур? Не сомневаюсь в ваших благих намерениях, однако то, что вы творите, просто на голову не наденешь. Ладно моя драгоценная сестренка, у нее свои закидоны, но ты, Вика, немного другого покроя. Ты тоже уверена, что поступаешь совершенно нормально?
— Да, я уверена. А что не так? Все ведь по-честному. О моих желаниях ты теперь знаешь, — я и не собиралась их скрывать, — все теперь зависит от того, на что ты сам настроен. Я даже соблазнять тебя не пытаюсь, хотя могла бы, если бы не считала правильным оставить решение за тобой…
— Значит, так это выглядит, по-твоему? — я прямо задохнулся от возмущения. — А то, что ты сидишь тут со мной наедине — в футболке поверх собственной натуры, это, черт возьми, не соблазнение?
— Вот оно как у нас, — сочувственно заметила девушка. — И для тебя такого достаточно? Ей-богу, Дима, если для того, чтобы соблазниться, тебе довольно одного моего существования, то количеством одежды этого, наверное, не исправить.
— А знаешь, крошка, — сказал я, почти с наслаждением отдавшись накатившей на меня ярости, — будь по-твоему! Видишь тот столик у окна?
— Да, — Вика послушно посмотрела в указанном направлении. — Немного пыльный…
— Это мы сейчас поправим. Главное, что он подходящей высоты… Топай к нему и устраивайся поудобнее. Лицом к окну, разумеется: твоя черноглазая физиономия мне без надобности. Располагайся и задирай футболку — примерно до талии, выше не надо. Ну, сама знаешь, не впервой… А я скоро подойду — вот только докурю, и приступим.
Не представляю, какой реакции я ожидал, но определенно не этой: Вика отнеслась к моим словам безо всякого участия. Она не двинулась с места и даже позы не переменила — лишь слегка шевельнула пальцами на ногах.
— Не получится, — коротко прокомментировала она.
— Это уж моя забота, — ядовито заявил я, — получится у нас или нет. От тебя многого не нужно: стой, как поставили, да помалкивай. Потребуется твоя помощь — свистну.
— А свистеть-то умеешь? — дерзко поинтересовалась девчонка. — Что-то непохоже. Могу научить за три минуты, если есть настроение…
— Я свистел, как соловей, когда тебя еще в проекте не было! — очень по-взрослому парировал я и решил продолжать в том же духе. — Так ты идешь куда велено, звезда малолетняя? Или красной дорожки дожидаешься?
— Дима, перестань! — Вика символически заградила мне уста, высоко приподняв правую стопу и растопырив на ней пальцы. Браслет незамедлительно скользнул от ее щиколотки ближе к выпуклым икрам, указывавшим на то, что эта ладно скроенная ножка является для своей хозяйки не только средством моего обольщения, но и орудием труда. — Если начнем обзываться кто во что горазд, то я непременно выиграю. Тебя легко задеть за живое, а со мной придется попотеть.
— Ничего страшного! Я слышал, мой мужской пот тебе по нраву…
— Вот-вот! Ты сейчас просто грубишь, как всякий растерянный мальчик, и сам от этого страдаешь. А еще вовсю стараешься меня обидеть и оттолкнуть от себя подальше. Конечно, я могу обижаться — небось, не деревянная, но не на такую же дребедень.
— То есть, на стол ты все-таки не ляжешь? — твердолобо осведомился я.
— Да я бы легла, если бы дело того стоило. Если бы ты грубил… ну, знаешь… как раззадоренный самец, а не так, будто я заслонила собой телевизор. Хочешь поставить себя надо мной? Не можешь настроиться иначе? Не великая редкость! В сексе я готова такое понять. Но ты ведь не этого хочешь. Зачем мне делать то, что никому из нас не принесет удовольствия?
— Вот как, оказывается? А чего же я хочу?
— Насчет секса сейчас сложно сказать, — Вика прямо поглядела мне в глаза и каверзно ухмыльнулась. — Но ты определенно хочешь пощекотать мои пятки.
— С чего бы это? — стыдно признаться, но в тот момент я и впрямь запаниковал, как какой-нибудь мальчишка, застигнутый за внеклассными упражнениями в естествознании. — Решительный бред! Умнее ничего не придумала?
— Точно хочешь, даже не спорь! Точнее не бывает, — девушка развела под острым углом соединенные в пятках подошвы и, поджав лишние пальцы, показала мне с помощью оставшихся две весьма убедительные «Виктории». — Смотри, как я могу. Это означает, что я выиграла. Причем трижды: погляди на мои ступни́ — это тоже считается.
— Хоть четырежды! Тоже мне, нашла аргумент.
— Аргумент сидит передо мной. Боже, Дима! Да у тебя, наверное, все зудит, так сильно хочется пощекотать!
