лечения кровоточивой болезни, это я знаю наверное.
— Так ведь и столбняк прежде не лечили, а теперь ведь лечат. Ну, пытаются. То ж и с кровоточивой болезнью.
— Я не позволю вводить цесаревичу шарлатанские снадобья!
— Где вы были десять минут назад, коллега? Почему не сказали это Государю? Мол, не позволю, и точка! Ещё не поздно. Идите и скажите. Распорядитесь, так сказать.
Ответить Фёдорову было нечем. И хотелось — а нечем. Не мог он возразить Государю. Да и как возразить? Я такой же врач, как и он. Диплом мой, пожалуй, и весомее — в России, несмотря на патриотическую риторику, всё же предпочитают иностранные лекарства и иностранных лекарей. Не верят, что потомок крепостного способен лечить их тонкие дворянские организмы. Сословная спесь. Клистир поставить, мозоль срезать — может, а что посерьезнее — это к европейским светилам.
— Чем же вы будете пользовать наследника, коллега? — спросил Фёдоров, выделяя слово «коллега» так, будто он вовсе и не считает меня врачом.
— А увидите, Сергей Петрович, увидите, — я вытащил из кармана смокинга небольшой портсигар. Скромный, серебряный. И положил в карман белого халата. Халат у меня терапевтический, с карманами. Чтобы было куда деньги класть, так считают обыватели.
И мы пошли в детскую.
Детская — комната как комната. То есть большая, конечно. Тёплая. Чистая. В кроватке лежал цесаревич. Рядом стояла нянька, фрау Цапф. И вторая нянька, фройлян Мюллер. Обе с лучшими рекомендациями, причем Цапф — дипломированная сестра милосердия.
И государь. Государыни же не было. Больна государыня. Нервический припадок у неё. Оно и к лучшему.
Младенчик как младенчик. В меру упитанный. Взгляд осмысленный.
Я быстро раздел его. Он не противился, напротив, радостно гукал.
Повернул на бочок.
— Пришёл серенький волчок!
Я достал из кармана портсигар, раскрыл. Вынул пакетик вощеной бумаги. В пакетик был завернут пластырь. Плоский блинчик на подложке.
И я прилепил пластырь к попке цесаревича. К левой ягодице.
Все внимательно смотрели.
Я выждал пять минут. В молчании.
— Вот и всё, — сказал я.
— Как — всё? — спросил Николай.
— Всё — значит всё, государь. Кожа у младенцев тонкая, препарат проник в организм. Сеанс закончен. Конечно, потребуется время на выработку фактора свертываемости крови. К утру младенец будет совершенно в порядке.
Няньки смотрели на меня скептически. Фёдоров — с облегчением: я ничего младенцу не впрыскивал, ничем подозрительным не кормил, а пластырь, что пластырь? Пустое пластырь. Но он все-таки спросил:
— Можно снимать пластырь?
— Сам отвалится. Впрочем, можно.
Фёдоров деревянным шпателем соскоблил остатки пластыря — его и было-то немного, десятая часть золотника, — и собрался протереть кожу спиртом.
— Вы не возражаете, коллега? — опять ироническое «коллега».
— Какова крепость спирта? — спросил я.
— Семьдесят градусов.
— Для младенческой кожи избыточно. Используйте воду, коллега. Обыкновенную кипяченую воду. Тёплую.
Фёдоров хмыкнул, но спорить не стал. Фройлян Мюллер подала требуемое, доктор смочил ватку водой и тщательно протер ягодицу наследника.
Поучаствовал. Мы пахали.
Остатки пластыря он, конечно, отдаст на анализ. Или сам попробует проанализировать, Фёдоров — человек пытливый. Только ничего интересного он не найдёт. Нет пока технологий.
Этот пластырь будет применяться ещё не скоро. В двадцать третьем веке, в поселениях пояса Койпера. Там каждая жизнь — великая ценность, и потому все младенцы вакцинируются подобным способом. И теперь цесаревичу не грозят недуги. Детские инфекции, взрослые инфекции, генетические болезни — вероятность их проявления сведена к нулю. Оптимизация генома, оптимизация иммунитета. На Земле? Нет, на Земле подобную вакцинацию не применяли. Считали, что не след мешать естественному отбору.
Государь выглядел разочарованным. Видно, ждал чего-то значительного. Дым, гром, молнии. Или, по крайней мере, сложные манипуляции, даже операции — немедики считают, что только операции и важны, а остальное так, то ли шарлатанство, то ли психология. Назначишь обывателю пилюли, он выздоровеет, и скажет — да, я себя вылечил. Пилюлями. А врач так, ненужное приложение к пилюлям, только деньги тянет. В другой раз прямо за пилюлями в аптеку и пойду.
— Ваше Императорское Величество, успокойтесь. Всё прошло замечательно.
— Но как понять — помогло, нет?
— Если желаете — утром можете определить время остановки кровотечения. Уколоть пальчик скарификатором и замерить, когда кровь остановится. Обычно минуты за три.
— Уколоть пальчик?
— А можно и не колоть. Просто — жизнь покажет. Повторяю — успокойтесь. Всё будет хорошо.
Я, конечно, малость приврал. Даже не малость. От комиссарской пули, от снаряда взбесившегося броненосца, от падения аэроплана в Атлантику пластырь не спасёт, но это уже не медицинская проблема.
— Полагаю, младенцу нужно кушать. Кушать и спать. Моё присутствие излишне, так что…
— Да, да, разумеется, — Николай наклонился к ребенку. Тот погукал весело, и обрадованный император пощекотал ему животик.
Вот и славно.
— Неужели вы, барон, считаете, что я поверю в ваш пластырь? — сказал Фёдоров во время переодевания в цивильные одежды.
— Неужели вы, господин Фёдоров, считаете, что для меня имеет значение, верите вы, или нет? Опыт — критерий истины. Вы будете наблюдать младенца, будете наблюдать ребенка, будете наблюдать подростка. И, не видя никаких признаков кровоточивой болезни, решите, что тогда — в смысле сейчас — ошиблись. Что не было у цесаревича никакой кровоточивости. Или что болезнь самоликвидировалась. Постараетесь внушить эту мысль Государю. Возможно, преуспеете в этом. И что?
— И что? — переспросил Фёдоров.
— И ничего. Цесаревич будет здоров, в этом и состоит мой замысел. Другого я не жду, да и не нужно.
— Вам не нужна благодарность Государя?
— Скажу так — я делаю это не ради благодарности. Собственно, о какой благодарности может идти речь? Станислав, Анна, Владимир? У меня уже есть ордена, я не служу, новых чинов не ищу. Графский титул — нет, чисто гипотетически? Но я уже говорил — я тридцать девятый барон в роду, мои предки бок о бок сражались с Ричардом Львиное Сердце. Деньги? Я богат, я распоряжаюсь миллионами. Так что мне достаточно обыкновенного спасибо.
Фёдоров опять хотел бы возразить — а нечем. Он не был титулованным дворянином, он не был богат, он жаждал орденов. Получит, всё получит. Богатая жена уже есть, Владимир, дающей право на потомственное дворянство, у него будет, он дослужится до действительного статского советника, штатского генерала. И станет официальным лейб-медиком. Социальные лестницы работают.
Но в чудеса верить не сможет.
Не дано.
Эпилог
12 марта 1905 года, суббота
Ялта
— Атос, Атос, вы же граф, а не мужлан! Улыбайтесь, когда кладете голову на плаху! — втолковывал Дофин Лихачеву, новому лицу в нашем дружном гадюшнике.
Атос улыбнулся — загадочно, словно видел перед глазами
