Вот пуля пролетела
Глава 1
Автор предупреждает: данное произведение не является ни документальным трудом, ни даже историческим романом. Это сказка, написанная для отдохновения души. Фантазия. Игра ума. И потому автор не рекомендует рассматривать произведение в качестве учебника истории, географии, литературы или обществоведения, хотя и не скрывает, что провел немало часов как над книгами, так и на местности, изучая в подробностях театр предстоящего действа.
1
Июньское солнце в Санкт-Петербурге и светит весело, и даже греет немножко, в первый-то день лета, и потому я велел извозчику не спешить. Куда спешить-то, минут пятнадцать у меня есть. Даже двадцать.
Мы катили по Невскому, глазели по сторонам. Одна тысяча восемьсот тридцать шестой год, город свеж и прекрасен, свежи и прекрасны люди. Здесь, на Невском, в свой час можно встретить любого: оброчного мужика с топором за поясом, идущего подправить чей-то забор; коллежского регистратора, спешащего на службу, а в мечтах представляющего себя генералом; статского советника, в перерыв гуляя ради геморроидальной пользы; и даже, если повезёт, самого государя императора, ступающего по тротуару точно так же, как и мужик, коллежский регистратор или статский советник: ногами.
Но в полдень государя на проспекте не было. Занят государь. Понедельник — день труда.
И потому прохожие смотрят на нас. Вернее, на моего слугу Антуана. Негр, черный как смола, богатырь двенадцати с половиной вершков росту, одетый в ливрею, разукрашенную золотым галуном — как не смотреть! Я на его фоне — неприметный до невидимости.
Так и задумано.
Грохот пушки пронёсся над проспектом.
— На Сорокинскую, — сказал я извозчику. — К дому Бугаковой.
Доехали быстро, что тут ехать, от Невского близнёхонько, рукой подать, и сама Сорокинская — в десять домов.
Оставив извозчика ждать, мы с Антуаном взошли на крыльцо. Ступени каменные, но не мраморные. Но парочка львов по сторонам, мол, не простые люди здесь живут.
Я тоже не простой.
Антуан постучал в двери маленьким деревянным молоточком, что на цепочке висел рядом.
Дверь приоткрылась.
— Что вам угодно? — спросил старческий голос.
— По поводу квартиры, — ответил я.
Дверь открылась пошире, а когда лакей увидел Антуана во всём великолепии, распахнулась совсем.
— Проходите, ваше сиятельство, проходите! — и лакей провел нас в комнату, обставленную сдержанно, но достойно.
— Я доложу барину.
— Докладывай, милейший, докладывай, — рассеянно сказал я, и уселся за стол. Хороший стол, немецкой работы. Не слишком дорогой, но и не из дешевых.
Антуан стал чуть позади меня. Самый выгодный ракурс, он его неделю выбирал. Без меня, конечно. Сажал Мустафу в кресло, а сам заходил то слева, то справа.
Ждать пришлось недолго, минут пять. В комнату вошел мужчина лет пятидесяти, среднего роста, скорее, полный, чем худой, одетый в мундир Ахтырского полка, с седою прядкой средь черных кудрей.
Ну, почему лет пятидесяти? Пятидесяти одного года, а в июле стукнет все пятьдесят два. Денис Давыдов, поэт и герой войны двенадцатого года.
— Денис! Какими судьбами! — я вскочил и раскрыл объятия. — Не узнаешь? Я Магель, Пётр Магель! Дело под Бриеном! Ну, вспомни!
Не дожидаясь ответа, я обнял старого товарища.
— Барон… Ты жив? Я… Мы думали, что тебя убили…
— Я тоже так думал, но, как видишь, ошибся, — я отошел на шаг назад.
— Магель! Живой! — и теперь уже Давыдов стиснул меня в объятиях.
— Просто не верится. Столько лет ни слуху, ни духу, и вот взял да и явился, как ни в чём не бывало! Где ты пропадал все эти годы?
— В Бразилии, душа моя, в солнечной Бразилии!
— Да как ты туда попал?
— Долгая история, расскажу при случае.
— Да уж расскажешь, конечно. Но если коротко — как?
— Ранили меня, крепко ранили, уж думал — всё, кончено. Однако добрые люди выходили. Монахи.
— Какие монахи?
— Иоанниты, вестимо. Выхаживали долго, Наполеон успел попасть на Эльбу, успел вернуться с Эльбы и проиграть Ватерлоо, а я всё хворал, и немудрено — ранение серьёзное, задето самое сердце. Но и это прошло. Понимая свою негодность к военной службе, я написал Государю. Ты же знаешь, у меня была такая привилегия: прямо обращаться к Александру. Написал, попросил отставки, и получил её с чином ротмистра. Государь милостиво назначил мне пенсию в тысячу двести рублей, и дал единовременное вспомоществование в пять тысяч.
И я отправился в Бразилию.
— Но почему в Бразилию?
— Почему нет? Нинель, ты же знаешь, вышла за другого ещё весной двенадцатого, а я всё тосковал. Глуп был и молод. Вне армии что мне было делать? Сидеть в своей Микитке среди сорока душ крестьян? Так с ними сестра моя, Анна Александровна, управлялась отменно. Спился бы я, вот что. И это в лучшем случае. А тут монах, что за мной ходил, рассказывал про Бразилию. Такое, мол, изобилие невиданных зверей! И океан! И солнце, много солнца!
Вот я и сел на корабль, и отправился в Бразилию. И мне там понравилось настолько, что я остался. Женился, остепенился, занялся хозяйством. А сейчас дочери выросли, вышли замуж, жена ждёт внуков, а я… Я заскучал. Затосковал. И решил навестить Россию. Как знать, может, и останусь.
— Останешься! У нас, брат, весело! Но как ты меня нашёл?
— Случай. Я в Петербурге третий день, в гостинице. И решил подыскать квартиру. Беру газетку, а в ней объявления о сдаче. Вот и решил начать с Сорокинской улицы — место хорошее, и Невский рядом, и вообще. Только в газете написано, что квартиры сдаются в доме статской советницы Бугаковой. Пришел, а здесь — ты!
— Ну… Эта Бугакова — дальняя родственница моей жены. Я ведь тоже женился!
— Поздравляю!
— Да, женился. И вот Бугакова, тётушка Настасья, которую жена видела в детстве, а я — никогда, умирает в почтенном возрасте семидесяти восьми лет, и оставляет жене этот дом. А мы живем в Симбирской губернии, там наше поместье. Пришлось ехать сюда, принимать наследство. Дом в Санкт-Петербурге, это ж не в Коломне. С ним с умом нужно, с домом. Тётушка Настасья его сдавала, и имела двадцать тысяч в год чистого дохода.
— Недурно!
— Да, недурно. Скопила капиталец, и весь завещала его какому-то монастырю. А жене — дом.
— Понимаю. Хорошо бы и дом, и капиталец.
— Уж как хорошо, брат. Но что есть, то есть. Вот я и хочу поставить дело на верный путь. Порасспрашивал знающих людей, дал объявление в газеты, а чтобы путаницы не вышло, указал прежнюю
