— Они остановились на Барбадосе и, по-видимому, обедали там с какими-то официальными лицами. Эта часть записей почти нечитаема, но четвертого марта они отплыли в сторону Балтимора. Черт, страницы сильно повреждены. Хотелось бы знать, что случилось потом.
С удвоенным интересом Кук продолжил чтение. Фабрини начал терять терпение. Кук читал еще минут десять или пятнадцать, игнорируя предложения Фабрини вернуться к спасательной шлюпке.
— Не нравится мне, что мы оставили Менхауса с теми двумя сумасшедшими.
— Подожди. Ладно, следующая запись, которую можно хоть как-то разобрать, относится к тринадцатому марта. По-видимому, «Циклоп» уже заблудился в тумане. На корабле начались беспорядки. Дальше записи делал старший офицер Форбс.
Со слов Кука, то, что произошло потом, напоминало мыльную оперу. Записи, относящиеся к той неделе, за которую произошли самые важные события, оказались нечитаемыми, и он мог судить о случившемся лишь по отрывочным фрагментам. Корабль заблудился, и экипаж то ли взбунтовался, то ли был к этому близок. Капитан Уорли проигнорировал предупреждения механика, что двигатели находятся в плохом состоянии. Он продолжал вести судно на полном ходу, и оно влетело в гигантский остров из водорослей и запуталось в нем винтами. Выбраться оттуда они уже не смогли. Левый двигатель выгорел полностью, правый заклинило. Экипаж стал постепенно выходить из подчинения. Уорли, насколько мог судить Кук, стал агрессивным и неадекватным: чаще был пьян, чем трезв, морально и физически издевался над экипажем.
— Похоже, он еще до отплытия был непригоден для выполнения своих обязанностей, — задумчиво пояснил Кук. — И в конце концов он зашел слишком далеко. Уорли, совершенно выжив из ума и устав, с его слов, от «суеверного страха» и «отсутствия силы духа» у его людей, решил немного поиграть мускулами: забрал с гауптвахты шестерых заключенных, вывел их на палубу и на глазах у экипажа расстрелял из пистолета сорок пятого калибра, целясь в головы.
— Хороший парень, — сказал Фабрини. — Напоминает Сакса.
— Потом матросы сумели нейтрализовать Уорли и заперли его в каюте, освободив старшего офицера Форбса. Видимо, Уорли запер его за то, что тот выступил против капитана из-за погибшего матроса. Похоже, его смерть была на совести Уорли, но ни у кого, кроме Форбса, не хватило смелости сказать это капитану в лицо.
Форбс, должно быть, пользовался у матросов популярностью, и ему удалось сплотить экипаж, но двигатели не подлежали ремонту. Надежды не было. В ту ночь, или в то, что здесь называется ночью, на воду было спущено несколько шлюпок и большинство членов экипажа и пассажиров уплыли в туман. Больше о них никто не слышал.
— Вот, читай, — сказал Кук. — Это важно.
Фабрини вздохнул, не слишком довольный незапланированным уроком истории. Наклонившись над штурманским столом, он принялся читать.
15 марта 1918 года (местоположение неизвестно)
Ситуация ухудшается. Уже почти восемь дней в этом проклятом тумане. Намертво застряли в скоплении водорослей. Некоторые матросы предложили, и я могу их понять, чтобы мы оставили «Циклопа», потому что он превратился в мертвый корабль, огромную гробницу для всех нас. Но куда нам идти? В жуткий туман и море дымящихся водорослей?
Хотя я не смею признаться в этом экипажу, боюсь, что отсюда не спастись.
Это не наш мир. Не Атлантика. Этого моря нет ни на одной карте. Я не могу сказать, где мы находимся. Так как я был под стражей, когда мы заплыли в туман, я не видел, как это случилось. То, что рассказали мне офицеры и доктор Аспер, вызывает опасения. Аспер намекнул, что, по его мнению, нас перенесло в неведомый мир или экзистенциальную сферу через какой-то таинственный канал, как-то связанный с искажениями пространства и времени. Хотя мои познание в физике ограничены, Аспер говорит, что это искажение можно сравнить с трещиной в стене, с дырой, в которую мы провалились. Несмотря на невероятность этой версии, я с ним согласен. У меня нет выбора. Вспоминаю рассказ Герберта Уэллса про химика, который в результате взрыва в лаборатории оказывается в ином измерении. Похоже на наш случай.
Задаюсь вопросом, с какими кошмарами столкнулись экипажи похищенных шлюпок.
16 марта 1918 (местоположение неизвестно)
Пусть это звучит безумно или напоминает жуткую главу из столь же жуткой книги, я обязан записывать все, с чем мы столкнулись, что лицезрели или чувствовали в тумане. Несколько раз мы видели огромного светящегося зверя, обитающего среди водорослей. Видимо, свет, исходящий от него, подчиняется его воле. Описать чудовище не смогу, так как видел его лишь мельком, но оно невероятно огромно. Часовые утверждают, что видели тварей с длинными шеями, торчащими из водорослей, и огромных бурых червей размером с питонов. Еще они сообщают о странных скоплениях водорослей, двигающихся независимо от основной массы. Признаю, что в это трудно поверить, но я лично видел тварь размером с летучую мышь, которая внезапно выскочила из тумана и пролетела над палубой и которую я сперва принял за гигантского мотылька.
Знаю, что мы должны покинуть корабль, но сомневаюсь, что сможем долго продержаться в этом призрачном, первобытном море, ибо в нем есть жизнь, отталкивающая и скрытая жизнь.
17 марта 1918 (местоположение неизвестно )
Капитан Уорли совершенно обезумел. Я разговаривал с ним ранее, и тот грозный, нетерпимый человек, которого я знал, исчез без следа — осталась лишь оболочка, сумасшедшее, трясущееся существо, которое скулит и визжит. Он подвержен приступам дикой мании, показывает на вещи, которых я не вижу (и не могу увидеть). В тихие минуты он без умолку повторяет, что лишит себя жизни прежде, чем за ним «придут из тумана и будет плохо». Он убежден, что в тумане скрывается разум, который с нами играет. Утверждает, что, когда он один, тот приходит к нему сквозь переборки в виде призрака, что его «глаза прожигают насквозь», а прикосновение похоже на «жгучий, отравленный лед».
Очень надеюсь, что Уорли будет единственной жертвой безумия, но остальные члены экипажа и пассажиры тоже страдают расстройствами разной степени тяжести. Окутывающий нас туман необычен. Что-то в нем проникает в разумы людей, и их мысли становятся черными, а мозги гниют. Да, я тоже это чувствую и могу подтвердить его тлетворное влияние.
Моральный дух экипажа, несомненно, достиг низшей точки. Я до сих пор старался не терять надежды, но боюсь, что она сама меня покинула.
Следующие несколько записей были уничтожены плесенью. Фабрини хотел прервать чтение, но Кук не позволил. Он хотел, чтобы Фабрини прочел остальное, то, что ему самому уже было известно. Поэтому, ругаясь сквозь зубы, Фабрини пропустил неразборчивый фрагмент и начал читать с места, указанного Куком.
20 марта 1918 года (местоположение неизвестно)
Я не спал уже несколько дней. Боюсь засыпать. Когда читаю записи последних двух дней, мне кажется, что тогда я был близок к истерике. Они похожи на бред сумасшедшего. Но кто в этом адском месте может утверждать, что не сошел с ума? Я не буду останавливаться на тварях, ползающих по бортам корабля, или на гибели шлюпки с ее экипажем, когда у всех на виду на главную палубу напал чудовищный осьминог. Чем меньше говоришь об этих кошмарах, тем лучше. Хочу лишь сказать, что ситуация изменилась в худшую сторону. Среди членов экипажа и пассажиров случился всплеск самоубийств. Люди исчезали с вахты, другие — прямо из своих кают. Уорли тоже пропал. В переборке его каюты мы обнаружили дыру, как будто нечто прогрызло сталь, чтобы до него добраться. Сошел Уорли с ума или нет, он был прав в одном: в тумане прячется нечто разумное, порождение тьмы, нечисть, выползшая из глубин первобытного страха, что дремлет в душах всех людей. Я почувствовал его влияние. Холодный, больной разум, безумная тень, живущая вне пространства и времени, следящая из тумана и обгладывающая разумы людей, как стервятник. Да, он сводит всех с ума, и меня тоже. Люди утверждают, что он взывает к ним из тумана голосами умерших родных, показывает им вещи, разрушающие сознание. Не буду говорить, что он показал мне. Да поможет нам Бог, ибо с каждой ночью чудовище все ближе и все больше людей уходит на его зов в гибельный туман.
