Ее отвезли в родовую палату. Мэрибет не отпускала руку Лиз.Доверчиво глядя на нее, она сказала:
— Пообещайте мне, что вы не передумаете… ведь вывозьмете его, а, Лиз? Вы будете его любить… будете любить моего ребенка?
— Обещаю, — сказала Лиз, потрясенная еедоверием. — Я всегда буду любить его… и тебя я очень люблю, Мэрибет…спасибо тебе…
В этот момент началась новая схватка, и следующие несколькочасов стали для Мэрибет настоящей пыткой.
К моменту родов ребенок лежал не правильно, и пришлосьвоспользоваться щипцами. На лицо Мэрибет наложили маску, чтобы она вдыхалакакой-то газ. Девочка совсем ослабла и дергалась во сне, но Лиз не переставаладержать ее за руку.
Было уже далеко за полночь, когда в палате наконец раздалсякрик ребенка, и медсестра сняла маску с лица Мэрибет, чтобы она могла увидетьсвою дочь.
Мэрибет находилась в полусонном состоянии, но, посмотрев насморщенное красное личико малышки, не смогла сдержать улыбки, а потом взглянулана Лиз с невероятным облегчением и радостью.
— У вас девочка, — сказала она Лиз.
Даже в одурманенном состоянии она не забыла, чей эторебенок.
— Это у тебя девочка, — поправил ее доктор,улыбаясь, и протянул ребенка Лиз.
Та взглянула на крошечное личико и увидела светлые волосы.Новорожденная малышка была такая невинная и беззащитная, что сердце Лизпереполнилось любовью и нежностью.
— Здравствуй, — прошептала она, держа в рукахмладенца, который должен был принадлежать ей, и чувствуя почти то же самое, чтоона чувствовала, впервые взяв на руки собственных детей.
Лиз понимала, что этот момент она никогда не забудет, и ейбы очень хотелось разделить его с Джоном. Для нее так важно было увидетьпоявление малышки на свет, ее рождение и первый крик, как будто она позвала их,чтобы сообщить, что она наконец-то родилась. Они все слишком долго ее ждали.
Измученной Мэрибет сделали еще один укол, она уснула, а Лизразрешили отнести ребенка в детскую палату, где девочкой занялись медсестры. Смалышкой проделывали все необходимые манипуляции, что и с остальныминоворожденными, а Лиз не отходила от нее и ревниво наблюдала за этим процессом.
Через несколько минут к окну детской палаты подошли Томми иДжон, пытаясь разглядеть, что там происходит.
Медсестра снова дала ребенка Лиз, и она показала его Джону.И когда этот пятидесятилетний мужчина увидел их дочь, сердце его растаяло.
— Правда, она красивая? — спросила Лиз, отчетливоартикулируя, чтобы муж мог прочитать у нее по губам, и внезапно Джон пересталвидеть что-либо, кроме своей жены и того, через что они прошли.
Было очень трудно не думать сейчас о новорожденной Энни, новедь это был другой ребенок — их ребенок.
— Я тебя люблю, — прошептал он, понимая, что онаего не услышит.
Но Лиз услышала его сердцем. Она тоже его любила, и в этотмомент с ужасом осознала, что за последний год они почти перестали любить другдруга. Но теперь все кончилось, завершилось чудесным образом — благодаряМэрибет и ее необыкновенному дару и любви, которую они все же смогли сохранить,хотя и почти забыли о ней.
Томми пришел в неописуемый восторг от новорожденной малышки.Когда Лиз наконец присоединилась к ним, он кинулся к ней с расспросами осамочувствии Мэрибет. Лиз сказала ему, что с ней все в порядке, что держаласьона очень мужественно и сейчас спит.
— А это очень ужасно, мама? — обеспокоенно спросилТомми, чувствуя, как растет его уважение к прошедшей через такой кошмарМэрибет.
Новорожденная весила четыре килограмма двадцать граммов —слишком много для любой женщины, особенно для шестнадцатилетней девочки сузкими бедрами.
Во время родов сердце Лиз не раз переполнялось сочувствием,но доктор не жалел анестезирующих средств. В следующий раз роды должны былипротекать легче — и физически, и психологически.
— Произвести нового человека на свет — тяжелое дело,сынок, — тихо ответила Лиз, впечатленная всем происшедшим.
«Особенно тяжелое, если ты стараешься не для себя, а длякого-нибудь другого», — хотела добавить она, но сдержалась.
— Она скоро поправится? Когда я смогу ее увидеть?
Томми хотел бы задать еще тысячу вопросов, но Лиз остановилаего.
— Все будет хорошо. Я тебе обещаю. Все самое трудноеуже позади.
Через час Мэрибет привезли в палату, все еще полусонную иплохо соображающую. Увидев Томми, она сразу же прильнула к его руке и сталаговорить ему о том, как она его любит и какая милая девочка у нее родилась.
Глядя на них, Лиз ощутила поднявшуюся в ней волну ужаса,равную которой по силе она вряд ли испытывала. Вдруг Мэрибет передумает, решитвыйти замуж за Томми и сама будет растить ребенка?
— Ты ее видел? — спросила Мэрибет у Томми.
Лиз посмотрела на Джона, и тот мягко взял ее руку в свою,желая успокоить жену. Он знал, о чем она думает, и сам боялся того же неменьше.
— Она очень хорошенькая, — сказал Томми, целуясвою подругу.
Мэрибет была очень бледной и осунувшейся, но все равнокрасивой.
— Она похожа на тебя.
Но у новорожденной девочки были не огненно-рыжие, как уматери, а светлые волосы.
— Я думаю, она похожа на твою маму. На своюмаму, — поправилась Мэрибет, нежно глядя на Лиз.
Она чувствовала связь между ними двумя — более сильную, чемс кем бы то ни было, словно они вместе родили ее ребенка. И Мэрибет знала, чтобез Лиз она бы с этим не справилась.
— Как вы собираетесь ее назвать? — спросилаМэрибет, с трудом подавляя зевок, — ее снова начало клонить в сон.
Лиз почувствовала огромное облегчение.
В конце концов, не обязательно же она должна передумать. Иэто действительно будет их с Джоном ребенок. Даже сейчас в это трудно былоповерить.
— Как насчет Кейт? — поинтересовалась Лиз, иМэрибет закрыла глаза.
— Да, хорошо, — прошептала она и погрузилась вдрему, все еще держа Томми за руку. — Я люблю вас, Лиз, — добавилаона, уже не раскрывая глаз.
— Я тоже тебя люблю, Мэрибет, — откликнулась Лиз.
Она поцеловала девочку в щеку и дала знак остальным, чтобыони ушли. У Мэрибет была трудная ночь, и она должна была как следует отдохнуть.
Было три часа утра. Пройдя по холлу, Уиттейкеры остановилисьу окна детской палаты.
Там лежала их девочка — розовая и теплая, запеленутая в простынку.Она не спала и смотрела прямо на Лиз, как будто все это время ее ждала.Казалось, она была послана им самой судьбой. Подарок от парня, который никогоиз них не знал, и от девочки, прошедшей через их жизнь, подобно радуге.
