Мне по-настоящему страшно… А понимает ли все это Андреас?
Лучше ничего ему не говорить, пусть концентрируется на движении.
Мы мало что можем сделать.
Только нырять. Пока ночь, шанс есть, в темноте заметить нас трудно. А вот когда рассветет, тогда поиски и начнутся. На это им сообразительности хватит, можно не сомневаться.
Ласты натирают ноги. Не обращай на это внимания, говорю я себе, сосредоточься на другом. Но на чем? Вокруг – ничего.
Только вода и ночь.
Хорошо, что Сакси в этом цирке не участвует. Он не проплыл бы и метра – тут же разревелся бы, как в тот день, когда он появился у нас в классе. Быть новичком – не сахар, новичкам всегда нелегко, а уж если ты саксонец – пиши пропало! Сакси ужасно раздражает своими рыданьями. Но он же не виноват, просто он так устроен. Другие, когда волнуются, чешут в затылке или грызут ногти, ну а Сакси чуть что – ревет белугой.
* * *
– Плакать нет совершенно никаких причин!
Фрау Тиль, наша толстая классная руководительница, положила рыжему новичку руку на плечо. Под ее тяжестью он аж согнулся.
– В нашу школу имени Фридриха Энгельса пришел новый ученик, Йенс Блум. Я вам о нем уже говорила.
– Это что еще за плакса? – фыркнул Андреас. – Да еще в веснушках, ха-ха.
Фрау Тиль поправила свои завитые блондинистые локоны.
– Представься, пожалуйста, еще раз и скажи, откуда ты приехал.
– Йенплу-у-ум с Трэ-э-эстына, – пробормотал новенький.
– Чо-чо? – переспросил Кристиан из своего угла, демонстративно глотая гласные в противовес саксонской растяжечке.
– Йе-е-енс! Плу-у-ум! Трэ-э-эстын! – выкрикнул новенький.
– Из Дрездена! Саксонец! О не-е-ет… – застонал класс.
– Тишина! – призвала к порядку фрау Тиль и показала на меня: – Садись рядом с Ханной. Она поможет тебе с домашними заданиями.
Вот тебе раз! Ну за что мне это сокровище?
– Эй, саксонец, скажи еще раз «Дрезден»!
Все заржали.
Техасы[6], явно на два размера больше, болтались – того и гляди окончательно сползут – на его тощей заднице. Придерживая пояс рукой, он приковылял к моей парте и осторожно присел на стул рядом. Потом вытащил из коричневого ранца учебник русского. Его украшала огромная наклейка с Дональдом Даком.
– Ф ру-у-усском я фаще-е-е не секу, – шепнул он мне. – Ты мине-е-е бомо-о-оже-е-ешь?
Его диалект был невыносим, а красный велюровый джемпер – непомерно велик.
После уроков выяснилось, что домой нам, как назло, по пути. Йенс надел куртку с коричневой бахромой и стал похож на взъерошенного медведя.
– Тут на углу мы с Андреасом всегда покупаем леденцы. Там – кондитерская Новака, потом кожный врач, мясная лавка Тима и булочная Герлофа.
В булочной мы купили блинчик с вареньем. Йенс откусил, красное варенье закапало по подбородку. Чисто вампир. С набитым ртом он сказал:
– Мо-о-ошишь сфа-а-ать миня Йензи!
Продавщица уставилась на него. Все-таки таскаться по городу с саксонцем – ужасно неловко. Но все-таки я взяла его с собой к деду.
– Фо-о-од зофпате-е-енье! – радостно заверещал Йенси, поднимаясь по деревянным подгнившим ступенькам. – Я до-о-оше шифу на эдой у-у-улице!
– У деда наверняка кавардак, – предупредила я.
Я постучала в дверь. Три удара быстрых, три медленных, три быстрых. Наш код.
– Эз, о, эз – збазите нажи тужи, – Йенси с гордостью посмотрел на меня снизу вверх. Ага, значит, он не совсем тупой, хоть и ниже почти на голову. Дед, как всегда, ничего не услышал, и я постучала снова.
– Эз. О. Эз, – кивал в такт Йенси. Это потихоньку начинало бесить.
Дверь со скрипом приоткрылась. В щелку выглянул дед: лицо серое, седые волосы торчат во все стороны.
– Открывай, это я.
– Кто?
– Я. Не гестапо.
– А это что за чучело с тобой?
– Йенси, мой новый сосед по парте. Он из Дрездена.
Дед открыл дверь. На нем был коричневый вязаный жакет с кожаными заплатками на локтях. Мама обновляла их каждый год.
Дед осмотрел Йенси, который стягивал с себя «медвежью» куртку.
– Последний писк моды народного хозяйства?
– Ну… – пробормотал смутившийся Йенси.
Дед побрел в гостиную. Везде валялись изодранные газеты. В квартире было очень холодно и, как обычно, пахло свежим клеем.
– «Остзее цайтунг», «Нойес Дойчланд», «Норддойче нахрихтен», – вслух прочел Йенси названия газет.
– Дед собирает газеты, вырезает статьи и сравнивает, – объяснила я. – Почему ты опять не топил?
Дед обернулся.
– Если каждый будет топить как следует и уголь разбазаривать, ГДР обанкротится уже через три года, а не через десять.
Йенси фыркнул.
Дед строго посмотрел на него.
– Что с тобой?
– Фы-ы-ы зофзе-е-ем гаг мой ба-а-аба кофоры-ы-ыте.
– Вот только саксонца нам тут не хватало! – всплеснул дед руками.
Я закатила глаза.
– Так я же сказала, откуда он!
Дед хлопнул в ладоши:
– А ну-ка, скажи нам: «Дрезден»!
Йенси замотал головой.
– Неа!
– Дед, включи лучше телик. А с шуточкой этой к нему уже в школе приставали.
Дед с готовностью ткнул в пару кнопок.
Мы развалились на диване, завернувшись в шерстяной плед. Из обивки кое-где торчали пружины, но все равно было очень уютно. Я люблю приходить к деду – он рассказывает всякие смешные истории, хотя, бывает, и засыпает посередине предложения. Ну, тогда можно спокойно смотреть телик, никто не мешает.
– «Ритмы берлинского балета», – с энтузиазмом сообщил дед название передачи. – Моя любимая!
Мы открыли тетрадки по математике.
– Ненавижу математику, – заявил Йенси.
– Учиться надо не для школы, а для жизни. Как завещал великий Ленин, – заметил дед, уставясь в экран.
– Ага, – пробормотал Йенси, – слыхали.
Я пихнула его локтем в бок и начала читать задачу вслух:
– «Трудящиеся выходят на первомайскую демонстрацию колоннами по 12 человек. Сколько рядов составят работники предприятия, если их общее число 1176, из которых 48 принять участие в демонстрации не смогут?»
– Меня вычтите, – объявил дед. – Я на такие мероприятия не ходок.
