И тут все мы услышали громкий стук в дверь.
— Не открывай ни при каких обстоятельствах! — прошептала Маша. А Алексей накрыл ее кулачок своей ладонью, словно оберегая.
4
Все это выглядело как-то чересчур таинственно, но и как-то до смешного нелепо. Не укладывалось в голове, которая всего час назад лежала на подушке и пребывала во сне.
— Я только посмотрю в дверной глазок, — пообещал я и вышел в коридор.
Сам я никакого страха не испытывал. Но не оттого, что я такой смелый, а просто этажом выше живет сумасшедший пенсионер Володя, добрый малый, однако блуждающий по ночам, как болезненный нерв. Иной раз, проходя мимо, может и постучать в дверь. А то и сложить старые газеты и чиркнуть спичкой. Потом, правда, непременно потушит. Или измажет какой-нибудь гадостью перила или ручку двери. Развлекается от скуки. Словом, фантазия у него не слишком богатая, но постоянная.
Тем не менее, поглядев в глазок, я не обнаружил в холле ни Володи, ни кого-либо еще, подобного.
— Пусто, — сказал я, возвращаясь обратно. — Очевидно, полтергейст. Так что за люди были в скиту и о чем они беседовали?
— Люди? — с сомнением повторил вслед за мной Алексей. — Люди… Может, и люди. Хотя там, возле скита, я ни в чем не был уверен. Пребывал в каком-то гипнотическом трансе. Потому что узнал их. Сначала одного, моложавого, потом и другого — старца. Но все дело в том, что среди схимников Оптиной старца этого не было. Никак не могло быть.
— То есть вы хотите сказать, что он пришел из другой обители?
— Вот именно. Из другой… — многозначительно промолвил мой странный гость с бородой лопатой. И опять мне страшно захотелось дернуть его за эту замечательно ненатуральную бороду. Но я удержался, только задал следующий вопрос:
— Кто же это были?
— Сейчас, погодите. Я назову имена, — отозвался Алексей, словно сидел перед следователем. — Надо вас лишь немного подготовить прежде. А то вы еще примете меня за ненормального. Вы ведь уже думали об этом, признайтесь?
— Слегка, — коротко ответил я. А он даже обрадовался.
— Вот видите! — и посмотрел на Машу. — Я говорил тебе, что нас всюду примут за сумасшедших?
— Потому-то мы и пришли первым делом к тебе, Александр, — сказала моя-не моя невеста. И добавила, как комплимент: — Ты сам психический.
— Ладно. Я сейчас сбегаю за одним пенсионером этажом выше. Он тоже из нашей компании. Со справкой.
— Володя, что ли? — спросила Маша. — Жив, курилка?
— Как Везувий, — ответил я. — Итак, продолжайте. Называйте имена, пароли, явки.
— Скажу. Но прежде хочу спросить: что вы знаете о святом благоверном князе Данииле Московском?
Вопрос этот, хоть и застал меня врасплох, но для историка, специализирующегося по Древней Руси, не был каким-то очень уж сложным. И я с ходу выдал ночным пришельцам маленькую лекцию:
— Ну, это мой конек, извольте. Даниил был четвертым сыном великого Александра Невского. Родился в 1261 году. Через два года осиротел, а еще через десять лет ему, юному отроку, по жребию достался в наследство самый малый удел — град Москва с окружающей областью. Степенная книга повествует о Данииле Московском исключительно в возвышенных тонах. Потому что он действительно был одним из самых благочестивых, мудрых и добродетельных русских князей. Кротким и миролюбивым. Его властолюбивые братья — Василий, Дмитрий и Андрей — постоянно заводили между собой распри, ездили в Орду, жаловались хану друг на друга, претендуя на имя великого князя Российского, а Даниил правил своим уделом в тишине и покое. Никогда не подставлял свой народ под гибельные войны. Но умел и защищаться. Когда братья выступали против него, он трижды поднимал ополчение, но дело кончалось без брани и кровопролития, поскольку слово его было весомее меча. В конце концов, и от своих братьев он заслужил любовь и почтение. А сколько храмов и монастырей он на Руси построил! По существу, он явился главным основателем Москвы. Маленький городок при нем сделался впоследствии столицей огромного государства, сердцем России. Третьим Римом, преемником восточного православия. Более того, Даниил Московский по заслугам своим получил от старших братьев и других князей титул великого князя Российского со всеми знаками сего достоинства. Стал родоначальником русских царей. Именно он стоял у истоков самодержавия. Скончался он внезапно, на 42‑м году жизни, передав власть своему сыну Иоанну, прозванному впоследствии Калитой. А погребен, если мне не изменяет память, в им же основанном Даниловом монастыре.
— Не изменяет, — подтвердил Алексей. — Но перед кончиной он успел воспринять на себя монашеский чин и схиму, а похоронить велел среди прежде почившей монастырской братии, без лишних почестей. Дальше происходит следующее. Поскольку Данилов монастырь был верстах в пяти от Кремля, за Москвой-рекой, то через 27 лет Иван Калита перевел его внутрь города, на свой великокняжеский двор. Где устроил обитель и воздвиг храм Преображения Господня. Но и тот, прежний монастырь, также сохранялся. С погребенными останками Даниила Московского. Почему так — непонятно. Видимо, не желали трогать праха усопших.
Маша кашлянула и вставила свою фразу:
— Это сейчас все как оголтелые с костями носятся: туда-сюда, сюда-туда, то Деникина хоронят, то Ленина из Мавзолея выбрасывают. Будто делать больше нечего.
— Короче, древний Данилов монастырь со временем и от нерадения стал приходить в упадок и оскудение, — продолжил Алексей, строго взглянув на нее. — Лишь через два с половиной века Иоанн Грозный, видя в пренебрежении то Даниловское место, велел сложить там каменную церковь, воздвигнуть стены и совершать панихиды и службы. А еще через сто лет, уже при государе Алексее Михайловиче Тишайшем, нетленные мощи блаженного Даниила Московского были чудесным образом обретены вновь и перенесены в церковь Семи Вселенских Соборов. Имя великого князя Даниила с тех пор причтено к святым Русской православной церкви. Но потом пришло новое разорение… В 1917‑м. А в 30‑е годы Свято-Данилов монастырь был вообще закрыт. Туда вселили колонию малолетних преступников.
— И? — произнес я, поскольку Алексей замолчал, вновь прислушиваясь к чему-то. Я тоже уловил какой-то неясный гул, будто где-то под нами заработала бормашина подземного зуботехника.
— Монастырь вернули патриаршей церкви в начале 80‑х годов прошлого века. Аккурат перед самой перестройкой, — продолжал Алексей, глядя на звякнувшую в его чашке ложку. Мои с Машей столовые приборы вели себя не лучше. Это наступило время второго толчка, пока еще не столь сильного. Но в комнате что-то грохнулось на пол. Я вышел и убедился, что это упал с подоконника горшок с геранью. Потому что поставил я его впопыхах на самый край. Вместе с цветком я и возвратился на кухню. Сунул его пока что в кастрюлю, благо что она стояла пустой несколько месяцев.
— Даниил Московский — это не просто один из святых русской церкви, — произнес Алексей. — Это фигура особого, сакрального значения. Он — основатель крепости нашего царства, Хозяин Москвы, небесный заступник всей России. В своем почитании равен Александру Невскому, Дмитрию Донскому, Сергию Радонежскому, Серафиму Саровскому. Он, скажу я вам, подлинный источник русской силы и духа.
