Кулисы мирового театра могут еще какое-то время оставаться старыми, разыгрывающаяся пьеса уже другая.
1
…Итак, он должен заночевать в квартире убитого. Вернее, остаться на ночь. А часа в три после полуночи выйти из дома и пойти туда, не знаю куда. Туда, куда пошел в предыдущую ночь убитый.
Ну, так куда?
Ноги сами вынесут. И доведут?
Двенадцатый этаж двенадцатиэтажного кирпичного дома. Очень даже, как бы это сказать, кирпичного. Стиль «Уведи меня, мама, в переулки номенклатуры». В подъезде – кадки с какими-то уродливыми южными растениями. Ковровая дорожка. Столик, а за ним консьержка – угрюмая мазепа, посверкивающая глазками из-под допотопных очочков. Бараночку в чашке помешивающая. Это уж непременно-с.
И как же ее минуешь, с ее каркающим: «Вы к кому?»
И самое-то поганое, он даже не знает, надо ли не засветиться, или, наоборот, не отворачивая лица, бодро отвечать: «В квартиру шестьдесят четыре, к Мартину Марло».
Как следует действовать по обстоятельствам, когда неизвестны обстоятельства?
Марло могли убить свои, могли – чужие, могли – никакие. Случайные шлюхи, к примеру. Разумеется, эта последняя категория куда чаще оказывается в роли жертв преступления, чем его исполнителей. Но чего на свете не бывает?
Он прошел мимо консьержки, не совсем отчетливо бросив: «В шестьдесят четвертую», и в кабине лифта нажал клавишу «12». Но уже восьмая засветилась ярче других, пол лифта слегка тряхнуло, и движение прекратилось. В лифт сунулся ««хорёк»» в галстуке, безжалостно сдавливающем цыплячью шею. По-своему респектабелен. Насторожен.
– Простите, вы вниз?
– Вверх.
– Ну ничего, чем ждать, я уж с вами. А то вдруг еще мимо пройдет.
Высветился двенадцатый. Он шагнул из лифта, успел сделать два-три шага, когда за спиной раздалось:
– У вас зажигалки не будет?
Он машинально сунул руку в карман. Обернулся. В руке «хорька» была не сигарета. Ствол черным, зияющим своим «калибром» был направлен ему в живот.
А когда в живот, это значит: если уж умирать, то в муках.
«Понтярщик дешевый» – это он сказал мысленно себе. «Хорьку» говорить было нельзя. Ни хорошего, ни плохого. Неизвестно, как тот отреагирует на то или другое. На что угодно.
Поводит, поводит стволиком и…
Они вышли, наконец, из лифта. И створки за ними сошлись, чмокнули прорезиненно.
Они стояли вдвоем, но ведь в любой момент, из любой квартиры мог кто-нибудь выйти. Но «хорька», видать, это не колыхало. Он разглядывал клиента заинтересованно. Первое слово решает все. Или первая пуля.
– Тебе в какую квартиру? – спросил ««хорёк»».
О, мама миа! Неужели обычный грабитель? Завести под стволом в квартиру, затем закрыть в ванной или в туалете, ну а самому похватать-пошарить…
– В шестьдесят четвертую. Я в гости иду. Так и внизу сказал. На входе.
– Не шлепай, не шлепай. Давай дави звонок. – «Хорёк» явно раздухарился. Один готов идти в мужскую компанию неизвестного ему состава и экипировки.
– Ты, случаем, Марло не знаешь? – спросил «хорёк» из-за спины. – Он, говорят, здесь живет.
– Марло убили. Убери пушку, скажу кое-чего.
– Еще поговорим. Да не звони ты, фраер мелочной. У тебя же наверняка ключи есть.
Ну да, этого и надо было ожидать.
Не успел он распахнуть дверь, как проламывающая боль колуном расколола затылок.
И, потеряв сознание, не мог он уже слышать страшного грохота от падения собственного тела.
2
– Филипп Марло. Нет, нет, Мартин. Точно, Мартин. Я почему забыл? Ну, мы его всегда просто звали Марло. Надо же, это у него такая фамилия, а как кличка. И придумывать не надо. Он в разных компаниях стоял. И в пивной на Смоляге. Лет восемь. Нет, наверное, шесть. И на атомном подводном ходил. Ну, то, что в кругосветку, это, может, и приврал. А может, и нет, А так все чин-чинарем. И документы показывал. Инженер-капитан. И каким-то боком с МИДом был связан. С высоткой, в аккурат напротив пивной.
– Это как же понимать? Сами же говорите, атомный подводный, инженер-капитан, и прямо такие документы встречному-поперечному распахивал?
– Да у нас там это запросто. Кто в скверике напротив пивной годик-другой отстоял – это уж свой, какие секреты, душа нараспашку. Это, знаете, ну как соседи в коммуналке. Документы там, или как, а все друг о друге знают. А документы… Ну это, когда совсем уже подогреются и начинают… Да ты знаешь, кто я? – Да у меня красная книжечка. – А у меня еще краснее. Ну и пошли удостоверения тыкать друг другу.
– Так. Ну а насчет мидовских связей? Может, тоже хвастался под подогревом? Или все же факты какие?
– Факты такие. Не моего, конечно, ума дело, а только я так понимаю, что не работал он на них, конечно. Но корефанов в высотке имел. Это как раз факт. Не хватает, к примеру, нам добавить. Ну невмоготу совсем. Все карманы вывернули, у всех заняли и пропили. Ну было, несколько раз. было. Звонил Марло туда. Выходили к нему мужички в песочных костюмчиках, с кейсами, натурально. Обнимали его, по плечам хлопали. Ну и снабжали.
– И все?
– А чего же еще? Нам-то что? Хрусты в карман – и в колонну по четыре. То есть к прилавку ближайшего винного. А, да, вспомнил. Вот это… в восьмидесятых, когда южнокорейский самолет наши грабанули.
– Ну?
– Так вот, я и говорю. Он как раз тогда недели три на скверике отсутствовал. А появился – всем сразу поставил и сходу объявил: меня, де, вызывали на Дальний Восток, как эксперта, по делу о «Боинге».
– То он у вас капитан-подводник, то к МИДу сбоку припека, а теперь еще и к авиации причастен оказался.
– Ну, они же в море упали, южнокорейцы-то. Ну вот, вроде бы там что-то насчет подводных работ надо было. Не знаю. Чего не знаю, того не скажу. Он ляпнул, мы рты пораскрывали. А тут же кто-то и про баб загнул. И всех делов. Это все ж пивная, а не заседание актива, сами понимаете.
– А как вы оцениваете его самого, его личные качества?
