Воспользовавшись тем, что рабочий день уже кончился, ястремглав выскочила из офиса и, зорко оглядевшись по сторонам, ринулась всторону метро. Остановилась у газетного лотка, чтобы отдышаться. Люди спешилипо своим делам, сосредоточенные и уставшие. Но мне почему-то казалось, чтосреди них обязательно есть некто, интересующийся моей персоной. Едва я об этомподумала, как ко мне подскочил щуплый парнишка лет четырнадцати.
— Марина Александровна? — громко спросилон. — Меня послали передать вам это.
Он подождал, пока я разверну протянутую бумажку. На ней былотпечатан номер телефона, абсолютно мне незнакомый.
— Вас просили сегодня после десяти позвонить до этомутелефону и представиться. Просто назовите свою фамилию, и все. Обещаете?
«Они с ума сошли, — подумала я. — Вербуют детей».А вслух сказала:
— Обещаю.
Пацан в ту же секунду испарился, а я спрятала бумажку в одноиз отделений кошелька. Шпионские страсти, черт побери! Удастся ли мнеотделаться от этих типов? Поверят ли они, что я не разболтаю Горчакову ослежке? Ведь логично предположить, что, если я отказалась следить за ним,федералы поставят на это дело кого-то другого. Того же Потоцкого, к примеру.Почему нет? А я возьму и предупрежу шефа. Может быть, поэтому они продолжаютнажимать на меня?
Я старалась гнать от себя плохие мысли. Едва пришла домой,как позвонил Матвей. Он был в хорошем настроении, передал мне по проводамтысячу поцелуев и пообещал вернуться не поздно.
— У тебя там все нормально? Ничегоподозрительного? — не удержалась я от вопроса.
— В каком смысле — подозрительного? — засмеялсяон. — Ты что, смотрела сериал про инопланетян?
Чтобы избавиться от плохих предчувствий, я занялась уборкойквартиры. Ничего не помогало — мысль о предстоящем звонке выводила меня изравновесия. Я разбила вазу и пролила на ковер воду. Стрелки на часах еле-еледвигались. Ровно в десять вечера я сняла трубку и, развернув бумажку,полученную конспиративным способом, набрала записанный номер.
К телефону долго никто не подходил. Потом женский голос, доомерзения визгливый, выкрикнул:
— Алло! Кто это? Кто говорит?!
Следуя указаниям, я четко выговорила: — Это Марина АлександровнаЗаботина.
Женщина на том конце провода ахнула и, кажется, впала вистерику.
— Это его жена! — рыдая, прокричала она кому-то и,по всей видимости, швырнула трубку на стол.
Раздался звук удара обо что-то твердое, затем какое-тошуршание, шепот, и другой женский голос, более спокойный, произнес:
— Алло! Вы жена Матвея?
— Да, — сказала я, чувствуя, что все телопокрывается гусиной кожей.
— Как вы узнали, что он здесь?
— Как я узнала? — глупо переспросила я. Что ямогла ей сказать?
— Вы уже в курсе случившегося?
— Нет, а что случилось? — Если бы мой голос сейчасслышал доктор, он прописал бы мне таблетки от ларингита. Я охрипла за однусекунду — Ваш муж… Как бы это сказать… Знаете, он умер.
— Умер?! Матвей? Вы шутите?!
Но я уже знала, что моя собеседница не шутит. Она еще что-тоговорила, но я уже не слышала. Меня охватила странная слабость, исчезли всецвета, кроме белого — перед глазами завертелись белые мушки, словно снег,подхваченный ветром, белые стены надвигались на меня со всех сторон…
Кажется, и кричала. Кажется, кто-то стучал в дверь. Я,вероятно, открыла, потому что помню лицо своей соседки — искаженноенеподдельной тревогой. Потом была машина, дорога, молодые небритые санитары сопухшими глазами — то ли от недосыпа, то ли с перепоя. Меня несли на носилкахпо бесконечным лестницам, и я тонула и выныривала из своего белого кошмара,пока наконец не пришла в себя в больничной палате.
Рядом со мной на тумбочке лежал огромный букет роз, а настуле сидела серьезная Липа и держала меня за руку. Летнее солнце шествовало понебу медленно и важно, милостиво бросая свои лучи в открытое окно.
— Привет, — сказала Липа обрадованно. —Очнулась? А Горчаков только что ушел.
— Он меня видел? Вот такую? — руками я обрисовалав воздухе нечто круглое.
— Конечно, видел. Не с завязанными же глазами он ходит.Ты имеешь что-то против Горчакова?
— Наоборот.
— А! — воскликнула Липа. — Я поняла. Толькоэто как-то не ко времени.
— Это всегда не ко времени, — пробормоталая. — Я что, попала под самосвал?
— Значит, ты ничего не помнишь, — констатировалаона, и я тут же сжалась под казенным одеялом.
Матвей! Они убили Матвея! Только из-за того, что я непринесла чертову бумажку к кассам Казанского вокзала. Если бы я не выбросила еев урну, если бы…
— Я даже не знаю, что с ним случилось, — тихосказала я вслух.
Лучшего рассказчика, чем Липа, трудно найти. Чуждая всякимсантиментам, она в скупых выражениях поведала мне драматическую историю о том,как мой муж отправился к очередной любовнице в дачный поселок Пчелкино. Тавстретила его вместе с подружкой. Поплескавшись в бассейне роскошного дома,троица выбралась из воды. Девочки ушли в душ, а Матвей развалился в шезлонге.Там его и нашли через некоторое время. Как любовник, он больше не могпредставлять интереса.
Патологоанатом определил, что в его крови соединились всмертельном объятии алкоголь и антидепрессант. Сердце взбунтовалось и далосбой. Я горько усмехнулась. Кто же принимает антидепрессанты накануне встречи смилой? И пьет, как очумевший ковбой? Алкоголь в крови Матвея в три разапревышал допустимую норму. Конечно, его заставили все это выпить! Сам Шлыковвряд ли принимал участие в убийстве, да и Егор тоже. Скорее всего, исполнители— какие-нибудь андроиды типа тех отвратительных «близнецов», которые похитилименя прямо с улицы.
Два брата и сестра Матвея обо всем позаботились. При егожизни они были холодны со мной, но теперь проявили заботу — заплатили персоналубольницы, купили самые дорогие лекарства, оставили букет цветов. А я былоподумала, что розы от Горчакова.
— Завтра похороны, — сообщила Липа. — Тебя кэтому времени уже выпишут, так что не беспокойся.
Я открыла рот, чтобы возразить. Нельзя хоронить Матвея,потому что это убийство! Я могу быть свидетелем…
— Кстати, — сказала Липа. — Тут тебе оставилизаписку. Какой-то молодой парень с серьгой в ухе.
Дрожащей рукой я взяла протянутый конверт и достала из негофотографию. Ее вытащили из рамки на моем комоде. Это был снимок, изображавшиймоего брата и племянников. Я заплакала, уткнувшись носом в подушку.
— Говорят, поплакать обязательно надо, —поддержала мою инициативу Липа. — Спадет нервное напряжение, и ты придешьв себя. Кстати, у тебя нет какой-нибудь подруги? — спросила она.
