То, что я только что сделал, было очень плохо. Но я же не виноват. Я всего лишь выполнял то, что потребовали от меня люди. Я должен их слушаться. И все же… Неужели во мне не было ни капли желания сделать это самому?
Другая Она уже не просто кричала, она задыхалась. И я прекрасно понимал почему. По той же самой причине, что и я задыхаюсь, когда открываю в столовой затычку.
Я молча смотрел, как ее отвязывают от моей постели, волокут куда-то за руки и за ноги. Она кричала, задыхалась, сопротивлялась.
– Давно б уже сознание потеряла, а то орет, дура, – сказал один из людей.
Они проволокли ее мимо меня. Дверь захлопнулась. Я остался в комнате один. Мне было только слышно, как кричит из-за двери Другая Она.
Я подумал, что такая ситуация уже была. Когда в моей комнате жила Она, она взяла и убежала. Я хотел побежать за Ней, но не стал. А должен был. И сейчас я тоже должен не стоять тут, как дурак, и не слушать крики из-за двери. Это делать было просто невыносимо.
Я открыл дверь и побежал за ними. Люди не обращали на меня внимания. Они волокли Другую Ее по коридору.
Я хотел что-то сделать. Но я не знал, что я могу, как можно помочь. Поэтому я всего лишь бежал следом.
– Тяжелая, тварь! – сказал один человек.
– Мы не доволочим ее до кабинета. Давайте обработаем ее тут, – ответил второй.
Они дружно отпустили ее. Она упала. Мне хотелось броситься к ней и помочь подняться. Но я понимал, что этого нельзя делать. Она стала подниматься сама, но в это время один из людей вытащил какой-то странный прибор. Это заставило меня остановиться и стоять не двигаясь. Такое ощущение, что я уже видел такой прибор.
Время словно замедлилось. Я вперед знал, что произойдет, чем оно происходило на самом деле.
На Другую Нее наставили этот прибор. И я знал, что на меня точно так же его наставляли. Человек нажал на рукоять. И я знал, что такое уже было со мной.
Из дула вырвалась какая-то волна голубоватого цвета. С шипением и потрескиванием она вылилась на Другую Нее. Та закричала еще громче, ее тело выгнулось, она стала трястись.
Я смотрел на это, и меня тоже трясло, хотя волна на меня не попадала. Но я чувствовал, как будто бы на меня прямо сейчас наставили этот прибор и обрабатывали волной. Я знал, что это очень больно. Я видел, что это больно Другой Ей. И мне тоже было больно, и это было не просто воспоминание из прошлого. Я снова ощущал эту боль. Я практически терял сознание. В тот раз я точно его потерял. И я знал, что его потеряет и Другая Она. И с этих пор она перестанет быть человеком и станет машиной. Такой же, как я.
Я слышал слова, которые говорил ей человек. Я мог бы и не слушать их, так как точно знал, что они говорят в таких случаях. Я помнил это.
– Ты никто. Ты машина. Ты сделана для того, чтобы обслуживать людей. Сама ты не представляешь никакой ценности. Ты должна делать только то, что тебе приказывают люди. Ты меня поняла? Ты никто. А сейчас ты забудешь обо всем, что я сказал. А когда очнешься, то будешь только выполнять приказы.
Другая Она потеряла сознание. Крик прекратился, ее тело обмякло. В ту же секунду я почувствовал, что сам сползаю по стеночке вниз.
Стало тихо. Когда люди выключили прибор, прекратилось и потрескивание, которое он издавал.
– Готова, – объявил один человек.
Я тоже был готов. Лежал в нескольких шагах от них практически без сознания.
– Теперь волочь ее будет легче, – сказал второй человек.
– Ее нужно к врачу, чтобы вставил ей затычку в рот.
– А с этим что делать?
Они показывали на меня. Я был ко всему безучастен. Меня не волновала собственная судьба. Меня больше вообще ничего не волновало.
Один из людей присел ко мне, приподнял мне веко.
– Ничего не понимаю. Кажется, он без сознания, – сказал он и обратился к другому: – Ты попал в него излучением?
– Дурак, что ли? – выругался второй. – Я обрабатывал эту стерву, а не его.
– Может, попал случайно?
– Он лежит в другой стороне.
– Может, излучение как-то отрикошетило и попало на него?
Меня затормошили за плечо.
– Эй, ты, вставай! Чего разлегся?
Я не шевелился.
– Может, его тоже на всякий случай обработать? – спросил один.
Мне не было дела до того, обработают меня или нет. Я лишь воспринимал то, что происходит вокруг, но не анализировал.
– Слишком часто нельзя, сдохнуть может. Какой у него номер?
Человек закопошился у меня на груди, стал проверять табличку.
– Семьсот четырнадцатый.
– Семьсот четырнадцатый? Сейчас посмотрю…
Он склонился над каким-то прибором, а потом сказал:
– Он был обработан три дня назад. Говорю же: сдохнуть может, если слишком часто. А если он сейчас этого хлебнул…
– Как бы он хлебнул? Говорю же: я обрабатывал бабу, а не его. Излучение не может до такой степени менять угол наклона. И отрикошетить тоже не могло.
– Ладно, черт с ним. Давайте просто дотащим его до комнаты и бросим там. Где его дом?
Меня взяли с двух сторон под мышки и поволокли по коридору. Я видел, что Другую Ее также волокут, только в другую сторону. Было неприятное ощущение в ягодицах, когда их волокли по шершавому и холодному полу. Я понял, откуда у меня была боль в ягодицах эти дни. Меня уже таскали вот так по коридору после какой-то обработки.
Когда меня волокли мимо урны с мусором, я специально выгнул ногу так, чтобы задеть по ней. Это было единственное, на что я был способен.
Хлопнула моя дверь. Люди сделали последний рывок и заволокли меня в мою комнату.
– Затащим его на кровать?
– Да ну, тяжести такие таскать. Лучше пусть валяется на полу.
– Проснется утром и не поймет, что случилось.
– Эти тупые твари и так ничего не понимают.
Дверь захлопнулась. Удаляющиеся шаги по коридору. Я остался один.
Смертная тоска. Такая тоска, что не хочется думать, чувствовать, мыслить. Картина мира прояснилась. Все встало на свои места. Но это было так сложно принять, что я не мог этого сделать.
Я привык считать себя машиной. Я думал, что знаю об этом. А это была ложь. Это были чужие мысли. И даже те, кто говорил их, понимали, что это ложь. А я им верил.
Мне говорили, что я сделан на благо людей. Я все думал, как же я мог быть сделан? Теперь я понимал это. Люди ловили нас – живых и разумных существ – и делали себе из нас машины. Они просто уничтожали в нас душу, индивидуальность, характер, желания. Оставалось только тело, способное выполнять всякие функции. Но тело без души не живет. Все равно как кусок мяса, который я однажды вытащил из помойки и съел. Тело может подчиняться только душе. А раз ни одна здравомыслящая душа не желала бы подчиняться людям, они калечили эти души. Они ставили на конвейер это дело. Как много рабов они сделали себе из нормальных, живых и мыслящих людей!
