Здесь стали появляться симпатии друг к другу. Наши ходили не толпой, а разбивались на группы и группки. А это значило, что мы начали общаться друг с другом.
У меня появились друзья. Раньше я называл их помощниками: Другой Он и те самые ребята, которые помогали мне еще в корпусе. Теперь они стали друзьями. На них можно было положиться буквально во всем.
На этом наши дела с людьми не закончились. Но наши отношения стали совершенно другими.
Партия людей приехала в наш корпус, чтобы забрать оттуда мертвых и похоронить их, как подобает. И так как в основном приехали врачи, а не военные, с ними можно было разговаривать.
То и дело я слышал разговоры людей:
– Я всегда знал, что нельзя с ними так обращаться.
– Я тоже всегда был против этого рабства.
– Я своих рабов никогда не бил. Понимал, что они живые.
Это было далеко до дружбы народов, но это было хоть какое-то понимание.
Я подумал, что врачи мне как раз нужны. Я подошел к одному из них, который казался мне не таким хмурым.
– Я слышал, что человеческая медицина очень сильна. Практически из мертвого вы можете сделать живого. Это правда? – спросил я.
– В какой-то степени да. Но если трупы пролежали уже несколько дней, тут мы бессильны. Можем лишь похоронить их.
Я вспомнил толстяка, его девушку, женщину, работавшую у выхода. Что ж, я надеялся, что там, где они сейчас, с ними все в порядке.
– Доктор, а вы не можете сделать безболезненную операцию по удалению трубки изо рта? – спросил я то, что больше всего меня волновало.
Он посмотрел на мой изуродованный рот и усмехнулся:
– Кажется, вы и без этого неплохо справляетесь?
– Я хочу, чтобы весь мой народ был свободным, – ответил я.
– Понимаю. Я мог бы провести операцию. Это довольно-таки легко. Но это не моя работа. Кто мне будет платить деньги за это?
Кажется, люди чего-то недопонимают. Когда речь идет о свободе, как можно думать о деньгах? Когда-то этот же врач, возможно, делал операции по вставке этих трубок в рот. Тогда ему платили за это те, кто покупал себе рабов. Раз никто не платит, то ему нет выгоды делать что-то.
А как же насчет таких вещей как совесть? Признание вины? Исправление ошибки?
– Тогда научите меня, – сказал я. – Я буду сам делать эти операции, только мне нужно знать как.
– Я подумаю об этом, – попытался было отговориться доктор.
Я развернул его за плечи к себе.
– Вы же доктор, – напомнил я ему.
– Ладно, черт с вами, – согласился он.
Я понимал, что один не смогу переделать операции всем. Надо было, чтобы как можно больше народу освоило это. Они могли бы проводить эти операции друг другу.
Примерно через месяц у всех нас уже не было дурацких трубок во рту. Мы все могли общаться друг с другом. Были двое, которые отказались от операции: один молодой парень просто зажимал себе рот рукой и трясся. Другой был слишком уже старым, и доктор сказал, что лучше не рисковать его здоровьем.
С каждым днем у меня становилось все больше и больше друзей. Но вечерами я очень любил уединяться и смотреть на закат. Я вспоминал мою прежнюю жизнь: жену и ребенка, а затем это пребывание в Корпусе. Я очень любил эти часы уединения. Может, я просто привык находиться один и думать.
Еще я часто размышлял над вопросом, как же у меня получилось выйти победителем из этой ситуации? Кажется, что все обстоятельства были против меня. Я пытался анализировать, но приходил лишь к одному выводу.
Все время в Корпусе я задавался вопросом, кто я. Я понимал, что те ответы, которые мне дают, расходятся с правдой. И я находил ее всеми возможными способами.
Можно сказать, что этот вопрос и вытащил меня из той дыры, где мы все сидели.
А вы когда-нибудь задавались вопросом, кто вы?
28.10.10–12.03.11.
