одиннадцатого. Спрятал блокнот, поднялся, обошел беседку. Дорожка вела дальше, вглубь зарослей сирени – судя по направлению, к дому Заусайлова. Прямо за благоухающими кустами оказался высокий забор с запертой калиткой, а поверх плотно подогнанных досок торчала крыша знакомого особняка – меценат и елецкий благодетель имел свой собственный вход в парк. Константин Павлович оглянулся, не видит ли кто, подпрыгнул, ухватился за край дощатой стены, подтянулся, быстро осмотрел пустой двор – и спрыгнул уже с другой стороны, присел на корточки, еще раз осмотрелся. Бесшумно пересек двор, прижался к стене одноэтажного домика – Ильин говорил, что квартирует с семьей во флигеле, следовательно, и Нину Антоновну логично было искать там же. В густеющих сумерках темно-серый костюм практически слился со штукатуркой, лишь белый воротничок сорочки немного демаскировал бывшего полицейского. К счастью, свидетелей этого странного поведения господина Маршала не было, иначе, конечно, скандала было бы сложно избежать.
Немного подождав, Константин Павлович начал медленный обход дома. Окна еще не заперли на ночь, поэтому особой нужды заглядывать в них не имелось, можно было просто слушать. Первая же комната отозвалась довольно тревожными звуками: кто-то тихонько всхлипывал и что-то бормотал. Достав из кармана маленькое зеркальце, Константин Павлович настроил себе обзор. Плакала немолодая женщина, а бормотание, судя по молитвенно сложенным рукам, оказалось разговором со Всевышним. Слов было не разобрать, потому Маршал двинулся дальше. Следующее окно молчало, лишь тюлевые занавески с легким шелестом касались подоконника. Зеркало тоже никакого дополнительного движения не обнаружило. Чуть помедлив, Константин Павлович аккуратно взялся за жестяной карниз, наступил одной ногой на цокольный пояс, заглянул в комнату. Это был кабинет хозяина: бухгалтерская конторка со счетами, стол, пара венских стульев да портрет императора. Сам хозяин отсутствовал. Бесшумно спрыгнув на отмостку, Маршал продолжил свою разведку. Свернул за угол, посмотрел на очередное окно – закрыто, света нет. Снова пришлось лезть на цоколь. Шторы оказались задвинуты, но не очень плотно: видно было кровать с пирамидой подушек, пуфик с ситцевой обивкой и половину распахнутого шкафа, из которого выглядывало платье. В таком, а скорее всего, именно в нем, сегодня днем он видел Нину Антоновну. Стало быть, дома ее нет. Для верности заглянув в последнее окно (там оказалась совсем крошечная столовая), Константин Павлович собрался уже совершить обратный маневр, примеряясь к расстоянию, разделявшему его и калитку в парк, как тишину майского вечера нарушил автомобильный клаксон – кто-то требовательно гудел у ворот усадьбы. Быстро переместившись за дощатый сарай, примыкавший почти вплотную к забору парка, Маршал снова опустился на корточки и затаился.
Во двор въехал тот самый черный автомобиль, на котором утром Маршала возил Ильин, осветил спасительную калитку одинокой фарой. В этот раз из-за руля выскочил сам Заусайлов, крикнул подбежавшему от ворот лакею:
– Вымыть начисто. Да утра не жди, прямо сейчас чтоб! Захар! И фару поменяй!
– Ох ты ж, – запричитал слуга. – Это чего ж такое-то приключилось, Алексан Николаич?
– Собак расплодилось, чтоб их. – Посмотрел на темные окна флигеля: – Что ж, Антон Савельевич еще не вернулся?
– Никак нет. Как Нину Антоновну увезли, так и не было еще.
– Странно. Дарья Кирилловна что?
– Заперлись и плачут.
– Понятно. Хорошо, занимайся.
Еще с четверть часа во дворе была суета. Хлопнул дверью Заусайлов, загорелся свет во втором этаже, замелькали тени. С ведром вокруг машины бегал Захар, причитая над разбитой фарой. Улучив момент, когда тот скрылся в гараже, Константин Павлович быстро перемахнул через забор и спустя полчаса уже поднимался по ступеням дома генеральши Стрешневой.
Зина еще не спала – ну да этого Маршал и не ожидал, был уверен, что жена не захочет ждать новостей до утра. Услышав, что встреча не состоялась, она разочаровано надула губки и протянула мужу записку:
– Вот. Еще одно рандеву, которое у тебя сегодня не случилось. Заходил тот самый артист, которого ты днем в участке видел.
– Северский? Интересно. – Константин Павлович развернул листок, пробежал по строчкам, повторил: – Очень интересно. Читай.
Зина взяла записку, прочитала:
«Многоуважаемый г-н Маршал. Жаль, что не застал вас дома. Имею что сообщить по интересующему вас делу о недавнем умерщвлении провизора. Буду ждать вас завтра в девять утра напротив синематографа „Экспресс“.
Ваш покорный слуга, А. Ф. Северский».
* * *
На следующее утро Константин Павлович, совершив свой привычный моцион к реке и успев даже купить газету, ровно за одну минуту до девяти уселся с ней на излюбленной скамейке, огляделся по сторонам – Северского пока не было видно. Что ж, артисты – народ не самый пунктуальный, подождем третьего звонка, тем более что занять себя есть чем. Первую полосу с объявлениями Константин Павлович читал избирательно, ибо с цирюльником уже давно определился, а встречаться с предъявителями банковских билетов за различными номерами для «романтических встреч с перспективой создания семьи» тоже не собирался. Потому, отметив лишь отсутствие неизвестной для Зины информации о портнихах, сразу перелистнул страницу – и между лопаток пробежал холодок. Со второй полосы на Маршала из черной траурной рамки смотрел Афанасий Фаддеевич Северский собственной персоной. В статье, перемежавшейся фотографиями разных образов актера, сообщалась скорбная новость – господина Северского сегодня на рассвете рыбаки достали из реки чуть ниже Воронежской площади. Естественно, мертвым. В целом статья была сдержанно-печального и уважительного тона, хотя и упоминалось о сложных отношениях покойного с зеленым змием и даже высказывалось предположение, что эта пагубная привычка и послужила причиной преждевременной кончины. Дочитав, Константин Павлович еще пару минут посидел, хмуря брови и тарабаня пальцами по колену, после резко вскочил и зашагал к дремавшим в конце улицы «ванькам». Спустя четверть часа он уже поднимался по скрипучей лестнице к кабинету доктора, с которым днем ранее осматривал покойного провизора, а еще через пять минут они уже вдвоем спускались в подвал, в ледник.
Афанасий Фаддеевич лежал на спине под простыней, гордо выпятив к потолку покрытый седоватой щетиной подбородок. Доктор бесцеремонно перевернул тело и указал Маршалу на огромный, почти черный кровоподтек на спине:
– Синяк указывает на то, что был сильный удар. Еще и три ребра сзади сломаны и разорвана селезенка. Смею предположить, что господин артист упал с моста. В легких и желудке воды почти нет, так что умер, получается, от удара. При такой высоте что об землю с колокольни, что об воду – результат будет схожим.
Константин Павлович внимательно осмотрел спину, даже пощупал холодную кожу:
– Об воду ли? Был ли пьян?
Доктор вернул покойного в исходное положение, чуть отодвинул простыню, так что стали видны грубые швы на груди.
