главным доказательством виновности иудея. Прозвучало это неубедительно. Обвинитель стал объектом насмешек.
Бейлиса защищали не только талантливые адвокаты, но и такие лидеры общественного мнения как писатель Владимир Короленко — человек необыкновенной смелости, которую доказал при разных обстоятельствах, в разные времена, в том числе — после 1917 года. Обвинение проиграло и отдававший мракобесием богословский спор, и психиатрический диспут, не говоря уж о системе доказательств, которая трещала по швам. Присяжных намеренно выбирали в основном из простонародья, в надежде, что в их душах прозвучит «фанатическая» струнка. Но и они, несмотря на старания изобретательного Виппера, дали оправдательный вердикт. Вот и вышло, что катастрофой для власти стали не только дурно пахнувшая атмосфера процесса и средневековый стиль обвинений, но и явная слабость системы, которая неспособна довести до конца даже самые знаковые свои задумки. Оставалось устойчивое впечатление, что система уже не может исполнять даже царские указы.
Кто же убил Ющинского? На сей счет существует несколько версий, ни одна из которых не подтверждена. Видимо, это дело навсегда останется нераскрытым.
…После Февральской революции Временное правительство создало Чрезвычайную следственную комиссию по расследованию незаконной деятельности царских чиновников. Причем нарушения по делу Бейлиса выделили в отдельное производство. Шли проверки сотрудников министерства юстиции. Хотя, говоря по чести, главными виновниками того дурного, что поднялось в связи с этим процессом, были политики и пропагандисты. Судейские сыграли в этой истории роль второстепенную, хотя и неприглядную.
Главные события разыгрались уже во времена большевиков. Сначала арестовали министра юстиции Ивана Щегловитова. Его — как считалось, главного идеолога расправы над Бейлисом — казнили без процесса, во внесудебном порядке, во время Красного террора, в кущах московского Петровского парка.
С Виппером обошлись иначе. Он вроде бы смирился с советской властью и, будучи человеком грамотным, тихо заведовал контрольным столом при продовольственном отделе Калужского губпродкома. Работал на своем посту, по мнению калужских товарищей, добросовестно. Никакого компромата, относящегося к послереволюционному времени, на него не нашли — и это говорит о многом. Виппер не собирался эмигрировать, хотя изначально имел для этого некоторые возможности. Было ему под 50, и, по-видимому, он собирался тихо доживать в Калуге. Возможно, предполагал когда-нибудь заняться наукой, помогать строительству новой судебной системы. Но для начала следовало переждать гражданскую войну — и это бывшему обвинителю Бейлиса не удалось. В апреле 1919 года его арестовала местная ЧК. Чекисты, поразмыслив, передали дело в ревтрибунал. Там оно и попало в руки Николая Крыленко, который счел это отличным поводом показать изъяны царского правосудия и справедливость зарождавшегося советского.
На этом процессе Крыленко продемонстрировал свои возможности во всей красе. В годы гражданской войны обвинителям приходилось работать в ускоренном режиме, но на этот раз он нашел время, чтобы подготовиться к противостоянию с обвиняемым и его защитниками. Он изучил памятное дело Бейлиса, навел справки о калужской работе бывшего царского прокурора. Крыленко сразу понял, что в деле есть одна натяжка. Виппер не проявил себя как сторонник белых, а на процессе его непременно нужно было представить потенциальным контрреволюционером. Строить обвинение только на ретроспективе Крыленко не хотел, хотя к делу Бейлиса в обществе по-прежнему относились как к позору царской власти.
После завершения дела Бейлиса прошло меньше шести лет — не так уж много. Память сохранила нюансы тех событий. В то же время за эти годы страна (да и весь мир) изменилась разительно. Отныне антисемитизм считался преступлением, прокуратура, как и другие органы власти царского времени, была упразднена, а разоблачение преступлений старой власти стало одной из важнейших идеологических задач власти новой. Словом, назревал политический процесс, о котором будут писать газеты, на который станут ссылаться пропагандисты.
Схлестнулись два коллеги — советский обвинитель и царский прокурор, Крыленко и Виппер. Правда, встретились они не в равном положении. Один пребывал в печальном статусе бывшего, второй после октября 1917 года неизменно чувствовал себя победителем. Виппер был заведомо проигравшим. К тому же и в России, и в мире мало кто жалел человека, опозорившего себя грязным делом Бейлиса…
Но все-таки бывший прокурор не сдавался, боролся на свою жизнь, хотя, судя по всему, ему в те дни приходилось бороться и с глубокой депрессией. И началась дуэль.
Виппер настаивал, что в 1913 году поддерживал обвинение только потому, что считал: убийство могло быть совершено на кирпичном заводе, где работал Бейлис, а приказчик мог иметь к нему отношение. Могло, мог… Аргументация выходила слабая. Его, конечно, освистывали. Крыленко спросил Виппера, что он имел в виду под термином «еврейское иго»? Он неуверенно ответил: «Так, может быть, мне казалось». Крыленко резюмировал: «То есть у вас было свое мнение, которое вы, не проверив, поставили как фундамент обвинения». Да, он положил царского прокурора на лопатки.
С каждым днем Виппер утрачивал волю к сопротивлению. Василий Климентьев, бывший царский офицер, тоже арестованный, но позже, в эмиграции, написавший мемуары, приметил Виппера в Бутырке, «худого до скелетости», «с землисто-серым лицом и потухшими глазами». В конце процесса бывший обвинитель Бейлиса, окончательно изнуренный Крыленко, заявил: «Я откровенно вам скажу, что после всех тех несчастий, которые выпали на мою долю, и главным образом после крушения всего строя, я понял, что, может быть, вся моя деятельность была неправильной». Это была капитуляция.
Крыленко считал необходимым доказать, что Виппер и сегодня опасен для советской власти, что он — контрреволюционер. По крайней мере потенциальный, а такие, быть может, наиболее опасны. Обвинитель ревтрибунала рассуждал так: «Допустим, что гражданин Виппер служит не в Калуге, а в Харькове. Приходит Деникин, и сейчас же Виппер из сотрудников продкома становится прокурором суда; тогда снова и снова будет раздаваться его проповедь человеконенавистничества и погромов, и многим, может быть, из наших товарищей придется слушать эту проповедь со скамьи подсудимых. А это, спрошу я, возможно? Да, возможно. Вот эту возможность нам нужно раз навсегда пресечь, и трибунал должен исполнить свое дело». Так к Випперу вернулись голословные, демагогические обвинения, которые он некогда адресовал Бейлису. А аудитория рукоплескала Крыленко. Для того военного времени его выступление выглядело логичным.
В финале обвинительной речи Крыленко дал волю красноречию: «С точки зрения охраны революции Випперу не место на свободе, и он должен быть изолирован, и если спросят, как изолирован, — я отвечу трибуналу: уничтожен». И добавил весело: «Трибунал обязан произнести свой приговор, и он будет суров и беспощаден. Пусть же будет у нас одним Виппером меньше». Эта фраза запомнилась многим, ее повторяли на разные лады как знаменитую остроту. И действительно, Крыленко удавался такой юмор — на грани цинизма, в преддверии
