Не торопись рыть окопы и делать вид, что не дашь. Дело серьезное… Ты Кешку знаешь?
— Кешку?
— Ну да.
— Тебя что, трактор по дороге задел?
— Погоди, Воробей… Ты Кешку знаешь или нет?
— Ну, знаю. Дальше?
— А Настеньку, соседку его, знаешь?
— Не хватало заботы. Девчонка. И вообще, что ты из меня жилы тянешь? Я тебе что-нибудь плохое сделал?
— Какие-то придурки бросили ее портфель в Неву.
— Портфели не тонут, — сказал Воробей. — Я свой старый специально хотел утопить, так он плавает, как дурак, крутится на одном месте, а тонуть не тонет.
— У выдающегося человека и вещи всегда выдающиеся. А вот у нее утонул. Кеша говорит, ее мать лупит за все так, что ужас. Ну, так что? Не дашь?
— Не дам.
— Ну и пошел ты… Без тебя обойдемся.
И я направился к двери.
— Ты это… постой, — сказал Воробей. — Уж и пошутить нельзя. Я ему в шутку, а он меня пнул и пошел…
Он полез в карман, достал полтинник и подал мне.
— Ты бы видел ее. Вся в слезах, даже платье мокрое, — сказал я, опуская полтинник в карман.
— Стой, вымогатель. Ну, держи еще один, — сказал Воробей и протянул еще один полтинник.
— Может, со мной пойдешь?
— Нет. Нужно отца дождаться. Ты на педсовет идешь?
— Не пошел бы, да надо, — сказал я и открыл дверь.
Портфель
Я спустился на улицу и побежал специально мимо гастронома, чтобы посмотреть, там Захар или нет? Если там, попрошу и у него денег.
Но Захара на улице не было. Только крановщик копался в моторе — видно, не мог завести.
— Скажите, пожалуйста, вы тут дедушку Захара не видели?
— Захара Сергеича? Конечно! Вместе работали, — сказал крановщик и вытер о карман большой палец.
Я вернулся к Кешке. Позвонил. И снова открыла его мама.
— У вас что, классное собрание на дому? — спросила она.
А я подумал, что она уже все знает, и ляпнул:
— Нет, педсовет. В семь часов.
Кешина мама засмеялась. Я — мимо нее, и в Кешину комнату. А здесь уже человек пять. И Танька Ворохова! Я как увидел ее, даже растерялся.
— Ну, покажи, — сказал Кеша. — Принес?
Я выложил деньги на стол.
— Два двадцать семь!
— К Воробьеву заходил?
— Да. Полтинники его.
— Молодец Воробей! Итого, восемь сорок три. Хватит?
— Если не хватит, я добавлю, — сказала Танька. — Мама даст, я ей все объясню.
Мы вышли на лестницу. Спустились на второй этаж. Кеша позвонил еще раз. Никто не открыл. Мы побежали на улицу во двор. Настеньки и там не было. Искали повсюду: на улице, в соседних парадных, даже на угол бегали.
— Просили же, просили — не уходи, будь дома. Ну что за дура! Ушла и все, — быстро говорил Кеша и смотрел на Таньку.
— А она и не нужна, — будто оправдываясь, сказала Танька. — Купим без нее.
Мы всей кучей двинулись к магазину школьных принадлежностей. По дороге мне хотелось, чтобы кто-нибудь заговорил о педсовете — нужно же было вырабатывать программу, что говорить. Но как назло, говорили о чем угодно, только не об этом. А самому начать такой разговор я не решился. Во-первых, подумали бы, что я боюсь, а во-вторых, как-то стыдно вырабатывать программу, когда ты неправ.
Посмотрел на Таньку. Она тронула нос платочком и спросила:
— Синяк, да?
Что я мог сказать? Конечно, синяк. И тут же сказал:
— Знаю одного пацана, так он каждое утро специально носом в стену бьет — вместо зарядки. Чтобы воспитать нос. Это он в боксеры себя готовит.
Танька сказала «глупо», улыбнулась и покачала головой. И еще сказала:
— Завтра мне в драмкружок, что я скажу?
— Скажи там, что будешь играть Бабу-Ягу, — предложил Кеша.
В магазине, куда мы пришли, не было школьных портфелей. Только желтые, и такие громадные, что и взрослому не унести.
Пришли в Гостиный двор. Здесь были разные портфели.
— Этот вроде похож. Кажется, такой у нее был, — сказал Кеша. — Берем?
— Берем!
— Скажите, пожалуйста, сколько стоит такой портфель? — спросила Танька у продавца.
— Три семьдесят.
Мы забрали портфель и пошли в Дом книги. К нашей радости, там было все, что нужно. И «Родная речь», и «Математика», и тетради. Потом мы еще купили авторучку и несколько резинок — чернильных и карандашных.
— Теперь по домам, — сказала Танька. — А в семь… Ох, что-то будет, мальчишки, — она опять потрогала свой нос. — А знаете что? Давайте еще до педсовета извинимся перед немкой? Все-таки мы обидели ее, правда ведь? А?
— Можно.
— А по-моему, она этого не заслуживает, — сказал я.
— На месте решим, — сказал Кеша. — А вообще, тебе, как пострадавшей, ничего не будет. А вот нам с Вовой как всыплют — будь здоров!
И хотя от Кешиных слов у меня защемило в груди, я спокойно так сказал:
— Посмотрим. Там тоже люди…
И что за народ
Дверь нам открыла Настенька. Мы даже растерялись. Это была вроде и прежняя Настенька, но совсем другая: радостная.
И Кеша, не понимая, чему она рада, голосом взрослого человека сказал:
— Вот тебе портфель, кроха. Не нужно плакать. Улыбайся и думай о том, что жизнь прекрасна, — Он с деловым видом раскрыл портфель, чтобы показать покупки.
— Ой, а у меня уже все есть, — сказала Настенька.
— Что у тебя есть?
— Все есть. Портфель, и книжки, и тетради.
— Так… — сказал Кеша. — Где взяла?
— …Не велел он говорить.
— Вот те и раз, — сказал я.
— Я пообещала, что не скажу.
— Ладно, —
