свѣденія, что вы произвели въ нетрезвомъ видѣ буйство, сперва въ очень непозволительномъ мѣстѣ, а потомъ въ квартирѣ частнаго пристава кремлевской части.
— Никакъ нѣтъ-съ, просипѣлъ опять Кабановъ.
— Извольте отправляться къ дежурному помощнику. Онъ васъ препроводитъ въ карцеръ, а я доведу до свѣденія его превосходительства, господина попечителя, о вашихъ буйственныхъ поступкахъ.
— Совершенная напраслина, просипѣлъ Кабановъ. А коли бьютъ, такъ нельзя же не отмахиваться.
— Везъ оправданій, г. Кабановъ! Не забывайте, что вы стоите предъ вашимъ непосредственнымъ начальникомъ! Ни слова больше и въ карцеръ.
Кабановъ передернулъ губы, точно хотѣлъ сказать: плевать мнѣ на все; но больше не разсуждалъ и съ понурой головой отправился къ двери.
Дошла очередь до студента съ монгольскимъ лицемъ.
— Г. Абдіевъ, какъ вы смѣете не посѣщать храмъ Божій? вопросилъ его инспекторъ
Абдіевъ вскинулъ своими калмыцкими глазками и на первый разъ ничего не отвѣтилъ.
— Я васъ спрашиваю, отчего вы не посѣщаете храмъ Божій, какъ того требуютъ обязанности студента?
— Да я, Ѳедоръ Ивановичъ, промычалъ тотъ, не обязанъ.
— Какъ не обязаны, милостивый государь? Вы изъ магометанъ обращены въ греко-россійскую вѣру.
— Обращенъ-то дѣйствительно, разсуждалъ, точно про себя, киргизскій питомецъ просвѣщенія; да что же изъ того, помилуйте, Ѳедоръ Ивановичъ!
— Если вы въ слѣдующее воскресенье осмѣлитесь не явиться въ университетскую церковь къ божественной литургіи, я васъ накажу арестомъ и доведу до свѣденія г. попечителя о строптивости вашего нрава. Не забывайте, что можно попасть изъ студентовъ и въ фельдшера.
— Помилуйте, промычалъ киргизъ, и не говоря больше ни слова, чуть не бѣгомъ, бросился изъ комнаты.
Аудіенція съ студентами была кончена. Не радостное чувство возбудила она въ нашихъ пріятеляхъ; инспекторъ обратился къ нимъ.
— Что вамъ угодно, господа? проговорилъ онъ покровительственнымъ тономъ.
Горшковъ объяснилъ, что такъ и такъ: они поступающіе и явились къ нему по начальству.
Инспекторъ спросилъ у каждаго фамилію, велѣлъ записаться въ своей канцеляріи и заключилъ свою аудіенцію слѣдующимъ:
— Я вамъ долженъ внушить, господа, что съ этой минуты, вы уже находитесь въ вѣденіи и распоряженіи начальства. Всѣ ваши поступки будутъ мнѣ извѣстны; знайте, господа, что никакіе успѣхи по наукамъ ничего не значутъ, если я въ моемъ кондуитномъ спискѣ отмѣчу васъ дурно. Когда вы будете окончательно приняты, вы имѣете явиться ко мнѣ еще разъ испросить позволеніе на ношеніе форменнаго платья. Тогда вы получите квартирныя свидѣтельства, и я предпишу вамъ правила ношенія платья и всѣ другія обязанности. Прощайте, господа!
Не очень весело было на душѣ у нашихъ пріятелей, когда они вышли на площадку, гдѣ сидѣлъ Демка. Демка поздравилъ ихъ съ поступленіемъ въ студенты и скорчилъ такую рожу, что нужно было ему что-нибудь дать.
— Да мы еще не поступили, замѣтилъ Абласовъ.
— Какъ, сударь не поступили? Коли къ Ѳедору Ивановичу являлись, значитъ поступили.
У Телепнсва были деньги и онъ далъ рубль Демкѣ, за что тотъ преисполнился веселія и даже объявилъ, что будетъ самъ ноешь имъ письма на квартиру.
Канцелярія инспектора находилась въ томъ самомъ, длинномъ и темномъ корридорѣ, по которому уже шли наши гимназисты. Квартиру ихъ и имена записалъ инспекторскій письмоводитель, испитой писецъ, вѣроятно, очень суровыхъ нравовъ.
Когда они вышли въ сѣни, Горшковъ усиленно вздохнулъ и значительно посмотрѣлъ сперва на Телспнева, а потомъ на Абласова.
— Ну, братцы, какъ вамъ все показалось? проговорилъ онъ, подмигивая.
— Что-то очень пошло; я не ожидалъ, отвѣтилъ Телепневъ.
— А меня такъ не удивило, спокойно промолвилъ Абласовъ. — Та же гимназія, только размѣры другіе.
— Да, братцы, размѣры, крикнулъ Горшковъ. Вотъ онъ кто, Сазанъ-то ТимофѢичъ, что вчера пѣли! Пойдите-ка полѣзайте въ кондуитный списокъ; а мое дѣло сторона, — я вольный артистъ, и зачѣмъ только я, дуракъ, являлся къ нему?
— Погоди, онъ и тебя прикрутитъ, весело замѣтилъ Телепневъ.
— Какъ бы не такъ! крикнулъ Горшковъ, я ни пирога, ни селедки носить не буду. А вотъ вы скажите: куда итти-то, въ аудиторіи что ли?
— Да что тамъ дѣлать, замѣтилъ Телепневъ, еще лекцій нѣтъ.
— Ну такъ пойдемте квартиры смотрѣть, что вчера тотъ студентъ говорилъ, — тутъ на Преображенской. И Горшковъ, заломивши фуражку, опять принялъ предводительство своихъ товарищей и зашагалъ по Преображенской улицѣ.
V.
Домъ г-жи Чекчуриной обладалъ весьма приличной наружностью, и по величинѣ принадлежалъ къ числу домовъ капитальныхъ. Выкрашенъ онъ былъ въ голубовато-сѣрый цвѣтъ, въ белъ-этажѣ помѣщался дагеротипъ и нѣмецкая гостиница, внизу разослалъ на весь домъ свою вывѣску портной Мельниковъ. Этотъ портной не удовольствовался русскимъ діалектомъ, и на дверяхъ прибилъ еще вывѣску со слѣдующимъ вольнымъ переводомъ: Melnikoff prend diférante mode, comme particulière et militère. Со двора домъ Чекчуриной принималъ совсѣмъ другой видъ. Вмѣсто двухъ, въ немъ оказывалось три этажа и вдоль каждаго этажа шла. галлерея или галдарейка, выражаясь языкомъ туземныхъ обитателей. Всѣ эти галдарейки и самыя стѣны были ужасно грязны; лѣстницы не уступали галдарейкамъ, и атмосфера ихъ заставляла каждаго входящаго значительно морщиться; а на дворѣ чекчуринскаго дома нечистота разыгралась въ самыхъ яркихъ краскахъ.
Населеніе чекчуринскаго дома съ задней стороны было разноколиберно и беспокойно. Въ двухъ нижнихъ этажахъ мастеровые, заѣзжіе офицеры, разные темные господа, явля-. ющіеся домой только ночевать. Верхняя галдарейка была исключительнымъ достояніемъ студентовъ, вперемѣжку съ погибшими, но милыми созданіями. Одинъ изъ меланхолическихъ юношей, живя въ чекчуринскомъ домѣ, такъ излилъ свое обличительное негодованіе на эту обитель въ своемъ дневникѣ: „Чекчуринская казарма вѣчно будетъ вмѣстилищемъ всего грязнаго и буйнаго, свидѣтельницей ужасающихъ сценъ и укрывательницей испорченности и разврата!“
И къ этому то вмѣстилищу направлялись наши пріятели. Они повернули въ переулокъ, чтобъ попасть въ ворота чекчуринской казармы. Живописная грязь задняго фасада привела ихъ немного въ недоумѣніе. Съ верхней галдарейки, свѣсившись на перилы, смотрѣла какая-то женская особа, пухлая, съ закрученными височками на ушахъ, въ малиновой фескѣ съ кистью и съ гитарой въ рукахъ. Первый ее примѣтилъ Телепневъ и указалъ Горшкову. Горшковъ раскланялся и сдѣлалъ ей ручкой, она отвѣчала ему тѣмъ же. Это вызвало громкій хохотъ Горшкова.
— Пойдемте, братцы, туда на галлерейку, распросимте у этой гречанки, кто хозяйка и какъ живутъ.
И не дожидаясь отвѣта товарищей, онъ ринулся на лѣстницу. Абласовъ и Телепневъ послѣдовали за нимъ.
По грязной и вонючей лѣстницѣ, которая шла все изворотами, они добрались до наружной гиллереи третьяго этажа. На эту галлерею или галдарейку, во всю длину этажа, открывался рядъ оконъ и дверей. Тутъ было до десяти квартиръ и предъ каждымъ входомъ въ квартиру, была еще поперечная дверь въ самой галдарейкѣ. Наши пріятели миновали уже двѣ такихъ поперечныхъ двери и, отворивъ третью, Горшковъ очутился лицемъ къ лицу съ греческой особой, сидѣвшей на перилахъ.
— Что вамъ угодно? спросила она очень звонкимъ
