работе, был любим своей семьей; мамой, Сашей и Иришкой, и любил их сам. Все у него было правильно, как у честных, хороших людей, но прожить жизнь так, как он, Саше все же не хотелось. Ему казалось, что отцу не хватает просторов, далеких горизонтов, какой-то своей, особенной цели, которая просто необходима человеку, для того чтобы прожить не обыденно, не зря.
Свою звезду Саша видел более яркой. Он еще не знал, что в юности каждый представляет свое будущее исключительным, и никто не виноват, что судьба потом почти всех обманывает.
Через полчаса к ним зашел лучший Сашин друг Костя Бродович. До сегодняшнего дня у них с Костей все было общим; общие интересы, симпатии и враги, только в школах они учились разных, Саша заканчивал обычную, а Бродович четверную, «аристократическую», где учились дети военачальников, заслуженных артистов и партийных руководителей. Как он туда попал, для всех оставалось загадкой, его мать всего-навсего заведовала магазином военторга. Чтобы не мешать родителям друзья вышли в общий коридор.
— Мы завтра вечером с ребятами на Немигу собрались, — стараясь говорить шепотом, сообщил черноглазый, импульсивный Бродович. — Ты пойдешь?
— Нет, вечером я занят, — ответил Саша. Ему очень хотелось рассказать своему другу о приглашении взрослой женщины из соседнего подъезда, но он ничего не сказал, потому что мужчины никогда не нарушают свои обещания. Так полагал Саша.
Через какое-то время, когда Костя ушел, и все стали укладываться спать, Саша спустился по лестнице во двор, пряча в кармане пачку папирос.
По ночам над каждым подъездом горела электрическая лампочка, выхватывая из темноты кусты отцветающей сирени и лавочки, где днем сидели бессменные бабушки, которым никогда не удовлетворить своего любопытства. В глубине двора виднелись контуры дровяных сараев и развешенное на проволоке белье.
Он с минуту постоял на освещенном пятачке, затем медленно направился к подъезду Аллы, словно его туда притягивала какая-то сила. Окна Аллы еще светились, шторы были собраны в складки, и снизу был виден красный абажур. Приглушенный абажуром свет создавал в комнате таинственную обстановку.
Папироса давно догорела, а Саша все никак не мог оторваться от ее окон, на всякий случай, отойдя подальше к сараям. Было бы глупо, если бы она случайно выглянула и увидела его. Светящиеся окна приглашали, манили, и Саша не обманывал себя, знал, что пойдет.
Постепенно дом затихал, многие окна погасли. Погас и ее абажур. Ночь захватила дом, стались только освещенные пятачки возле подъездов, дальше все терялось во мраке. Высоко в небе Млечный путь походил на светящуюся пыль. В какой-то момент чернота неба вдруг пронзилась коротким огненным штрихом, Саша быстро загадал желание, но в этот же момент люди в самых разных концах земли тоже загадали свои желания, желаний было много, а звезда всего одна, и на всех ее просто не хватило.
Постояв еще немного, Саша пошел домой, живя мыслями уже в завтрашнем вечере. И никто: ни Саша, ни его родители, ни Алла, ни еще миллионы людей на земле не знали, что все их планы с рассветом останутся только в воспоминаниях. Последняя мирная ночь плыла над спящей землей.
И если правда, что линии судьбы на руке меняются, то в эту ночь на руках многих спящих людей появилась новая черточка, прервавшая линию их жизни.
II
В воскресенье 22 июня красный диск солнца показался на горизонте в пять часов двадцать минут. Вначале лучи осветили далекие поля и перелески на подступах к окраинам спящего города, обвитого петлей объездных дорог. Затем вспыхнули красным восточные окна домов. На улицах было пусто и тихо, в рассветной тишине было слышно, как где-то в центре приглушенно работают поливочные машины. Поехали первые пустые трамваи. Свежая, незапылённая зелень садов и парков стояла не шелохнувшись.
К восьми часам город начал просыпаться. Над нагревающимся асфальтом задрожал летний воздух. Блестели солнечными зайчиками витрины магазинов и стеклянные будки регулировщиков на перекрестках. Под зеленые клены вывезли тележки с мороженым. Самый чистый город на свете встречал свой новый день звоном трамваев, гудками и трелью свистков. На мостовых кое-где темнели лужи, оставленные искусственным дождем поливочных машин. Под арочным входом в парк Профинтерна стоял милиционер в белом кепи. В теплом утреннем воздухе неуловимо витала атмосфера воскресного дня.
Утопающая в садах Сторожовка тоже просыпалась. Трехэтажный кирпичный дом, где родился, и рос, и жил Саша Бортников, наполнялся утренними звуками. Открывались окна. Бабушки занимали свои места на лавочках. Из парка доносились приглушенные звуки духового оркестра. Торжественное открытие озера уже началось.
— День-то, какой. Может, в Ждановичи съездим? Грядки прополем…? — обращаясь сразу ко всем, предложил отец, смотря в окно на безоблачное небо. В деревне Ждановичи в своем доме проживала их бабушка, мамина мама, там был огород, который снабжал их семью зеленью и овощами.
— Мама! Папа! Мы же на озеро собирались! — мгновенно отреагировала на слова отца четко контролирующая свои интересы маленькая Ирина. Пришлось отложить поездку в Ждановичи на следующее воскресенье.
На озере уже было не протолкнуться. Многие пришли на открытие озера с детьми. Иришка сразу потащила родителей к длинной очереди перед тележкой с газированной водой и разноцветными сиропами в стеклянных колбах. Саша пошел вдоль берега искать своих друзей. Отовсюду гремела музыка. Духовой оркестр на площадке играл марши; развешенные по парку громкоговорители пели голосом Утесова. Небо над деревьями было ясное, чистое, голубое. Несмотря на утро, уже было жарко. Многие мальчишки, не дожидаясь окончания официальной части открытия, раздевались и шли купаться, осторожно ступая босыми ногами по глинистому, скользкому, еще не поросшему травой берегу. Саша тоже полез в желтоватую мутную воду, а затем, накупавшись, еще долго лежал с ребятами на берегу, жмурясь на припекающем солнце.
В какой-то момент высоко в небе показалась тройка самолетов. Они летел на запад. С земли их полет казался очень медленным, прошло несколько минут, прежде чем все увидели на крыльях красные звезды.
— Новые истребители. Совсем недавно на вооружение поступили. Из аэродрома в Ратомке взлетели, — наблюдая за ними, пояснил Костя Бродович. Костя с каким-то детским восторгом и гордостью относился ко всему, что связанно с советской военной техникой. Его родители разошлись, когда Кости еще не было на свете, о своем отце он почти ничего не знал, мать сказала только то, что он был военным. Еще в раннем детстве Костя выдумал его образ, а выдумав, полюбил, перенося свою любовь на всю Красную армию.
— Минск охраняют. Из специального летного полка, — всезнающим тоном подтвердил кто-то из мальчишек, лениво жуя травинку. Самолеты с гулом пролетели и
