Николай Мхов
КУЗНЕЦ СИТНИКОВ
Рассказ
Николай Михайлович Мхов (настоящая фамилия — Гальперин) родился в 1899 году в селе Сасове Рязанской губернии в семье земского врача.
После окончания гимназии учился в Московском университете, но не окончил его. Участвовал в Гражданской войне, был ранен.
С 1920 года жил в Коломне. Работал в коломенских и центральных газетах. В 1935 году в трёх номерах журнала «Новый мир» была напечатана его повесть «Коломенский завод».
Рассказ, предлагаемый читателю в этом номере, — тоже из жизни Коломенского завода. Он был напечатан в журнале «Индустрия социализма» в 1939 году.
Действие происходит ещё до революции. В небольшом повествовании автору удаётся показать и «верхушку», аристократию, и совершенно бесправных рабочих, погибающих в борьбе за свои права.
Н.М. Мхов умер 15 мая 1964 года. Похоронен на городском кладбище в Коломне.
В издательстве «Советский писатель» в 1966 году вышла его книга «Лесные тайны».
До завода Митрофан Ситников работал сельским кузнецом. Всякую лёгкую и тяжёлую ручную поковку выполнял мастерски. Был малограмотен, деревенски робок, мужицки терпелив, добродушен. Силищей обладал непомерной. Десятипудовую рельсу взять с земли на плечо либо пятерых кузнецов на палке перетянуть — для него чепуха, игрушка.
Рабочие на заводе любили его и гордились его силой.
Однажды мастер кузнечного цеха Адольф Карлович Гербехт подсмотрел, как он подбрасывал и ловил в воздухе за ушко трёхпудовую гирю.
— О-о!
Адольф Карлович пощупал могучие бицепсы, попыхтел безрезультатно над гирей и заключил:
— Очень хорошо, будем фокус учить!
И стала для кузнеца не жизнь, а мука.
Фокус заключался в том, что мастер клал на наковальню круто сваренное яйцо, а Митрофан бил его пудовой кувалдой смаху через голову. Но в последний миг он страшным напряжением сдерживал, тормозил удар и едва касался скорлупы — она хрустко лопалась, рассыпалась, обнажая молочно-белое, глянцевитое очищенное яйцо.
Эффект получался ошеломляющий: детина — косая сажень в плечах, всё сокрушающий взмах кувалдой, а в результате — аккуратно очищенное яичко.
Гербехт сулил деньги, выдумывая фокусы всё сложнее, эффектнее и хитрее.
Но Митрофана всё это не радовало.
После каждого такого фокуса в глазах плыли оранжевые круги, сердце словно обрывалось, падало куда-то, и тело наполнялось тошнотой, противной слабостью.
Кузнецы видели, как Митрофан после удара, грузно опускаясь на чурбан, скручивал дрожащими пальцами цигарку, как на лицо его ложилась пепельная бледность. Кузнецы пробовали протестовать. Машинист парового молота хмурый, неразговорчивый Панкратов, о котором по углам шептались, что он связан с революцией, даже попросил мастера не мытарить кузнеца.
Гербехт, заложив для важности большой палец в кармашек жилетки, вызывающе надвинулся животом на машиниста и завизжал:
— Не твой дела!
Время было суровое. За малейшее ослушание штрафовали, выгоняли с работы.
Однажды, когда Митрофан после десятичасовой работы собирался домой, его остановил мастер обычным предложением «сделать фокус». Митрофан снял кожаный фартук и, набросив на рваную ситцевую рубаху грязный пиджак, твёрдо ответил:
— Детишки дома хлеба ждут, восемь вёрст идти, — ослобоните, Адольф Карлович!
— Вас?! — Багровея, взвизгнул Гербехт и, круто повернувшись, категорически решил:
— Гут, ты свободен!
На другое утро конторщик-калькулятор объявил Митрофану, что он оштрафован на один рубль.
— За что?
— За брак поковки!
— Какой брак? Сроду не было! — вспыхнул кузнец.
— Мастер велел!
Митрофан с силой громыхнул кувалдой по наковальне.
За вычетом штрафа Митрофану выдали на руки один рубль семьдесят пять копеек…
В дни получек детишки встречали его у околицы. Трёхлетний карапуз Петяшка, обхватив ногу отца и пуская пузыри ртом, захлёбывался радостью:
— Кафетка, кафетка!..
Митрофан, подняв его на руки, вынимал копеечный длинный, с бумажной бахромой леденец.
В последнюю получку Митрофан приш ёл без леденцов. Петька ревел на всю деревню. Горе было так глубоко, что даже обещание сделать тачку не успокоило ребёнка.
Закинув ручонку за шею отца, он жалобно тянул:
— Аф-ее-етка-аа…
Старшие девочки, понимая беду, понуро шагали рядом.
Митрофан отправился жаловаться начальнику цеха инженеру Остену.
Остен терпеливо выслушал его и, не повышая голоса, назидательно ответил, что кузнец, во-первых, не имел права обращаться к нему, минуя мастера; во-вторых, он не позволит чернить почтенного человека; в-третьих, мастер — опытный, знающий специалист, и кузнец должен быть ему благодарен; в-четвёртых, если инженер Остен, начальник цеха, узнает, что после этого разговора кузнец Ситников позволит себе не подчиняться указаниям мастера Гербехта, то он, кузнец Ситников, будет немедленно уволен.
Сгоряча хотел было Митрофан отправиться к самому директору, князю Мещерскому. Но, вспомнив мясистое лицо, окаймлённое русой бородой, словно омытые глаза под аккуратно очерченными дужками подбритых бровей, плюнул и вернулся в цех.
Митрофан попробовал мирно объясниться с мастером, но тот выпятил живот, заложил за жилетку палец, отрезал:
— Плохо работаешь, шреклих! Штраф буду давать!
Так прошёл целый месяц. Митрофан стал темней осенней ночи.
Как-то раз, придя до гудка, Ситников нашёл под кувалдой листик папиросной бумаги. Мелким убористым шрифтом описывалось в нём со всеми подробностями издевательство мастера над кузнецом.
Митрофан передал листовку подручному. Тот осторожно прочитал её и вместе с железом запихал в пылающие угли горна.
В обеденный перерыв из отрывистых намёков товарищей Митрофан понял, что листовки разбросаны по всему заводу.
Перед окончанием работы к нему неожиданно подошёл Гербехт, строго кивнув головой, взял за рукав и, не оборачиваясь, покатился к себе в конторку.
Здесь стоял курьер из дирекции и заводской стражник. Мастер повернул к кузнецу пунцовые щёки.
— Ти! — взвизгнул он и, отпрыгнув шаг назад, потряс кулаком: — Нах директор!
Ничего не понимая, Митрофан, сопровождаемый курьером и стражником, отправился к директору, князю Мещерскому.
Пальмы, ковёр, огромный чёрного дуба письменный стол, кожаные кресла, в золотой раме портрет царя во весь рост, люстра с хрустальными подвесками ошеломили кузнеца.
Он как вошёл в распахнутую секретарём белую дверь, так и застыл около неё, сомкнув пятки, стиснув в опущенном по шву кулаке шапку.
Князь взглянул на него и негромко подозвал. Митрофан, как на параде, отстучал шаги, оставляя лаптями тёмные следы на малиновом плюше ковра.
— Подходите, подходите, не бойтесь! — улыбаясь, показал директор на кресло.
Митрофан шагнул ещё.
— Экий молодец! — подивился князь, рассматривая богатырскую фигуру кузнеца. — В каком полку служил?
— В Московском, его императорского величества Николая Второго, уланском! — гаркнул, как в строю, Митрофан.
— Прекрасно, прекрасно! — всё так же мягко улыбаясь, одобрил князь.
— Ну, а давно вы с мастером не в ладах? — поинтересовался директор. — Я наслышан, вас обижает он!
В
