Анька и тянет к себе дневник.
— Как эти твои… канюколы-то, скоро начнутся?
— После-после-послезавтра! — быстро отвечает Анька.
Илья Трофимович молчит. Девчонке не терпится.
— А что, дядя?
Ничего, так просто спросил. К слову пришлось, вот и спросил.
Анька пытливо смотрит в дядино лицо, норовя заглянуть под очки. Ну, так и есть: вокруг них жмутся веселые морщинки. До чего же хитрый старик!
Она смеется, подходит к Илье Трофимовичу, жмется к нему и берет его за усы.
— Я тебе, дядя, усы поправлю!
Старик не выдерживает:
— В город поедешь — я тебе поручение дам.
Расцеловав Илью Трофимовича, Анька выскакивает из мастерской. До старика доносится ее похожее на щебетание пение:
И тот, кто с песней по жизни шагает…
Илья Трофимович трогает баян, и он медленно повторяет песню. И оттого, что он играет медленно, звучит она немного печально.
Было время, когда Илья Трофимович мечтал о музыке и полетах. Не довелось ему летать.
— Ну и ладно! — успокаивает себя старик. — Жизнь-то, она всяко, как ни поверни, хороша, только подходить нужно умеючи.
11
Как-то летом председатель райсовета Василий Иванович разговорился с комиссаром военной части.
— В полку у нас, — говорит военком, — изумительно одаренные люди есть. Вот, например, боец Бухонько на любом инструменте сыграет, да так сыграет, что заслушаешься! На красноармейскую олимпиаду посылать будем.
Председателю разговор поддержать хочется.
— Да, — говорит он, — есть люди изумительных способностей. Сейчас эти дарования прямо цветут. Помните, у одного писателя (в литературе председатель за недосугом не очень был силен) про тульского мастера Левшу рассказ есть — как он блоху подковал? — так у нас в слободе мастер не хуже есть…
Рассказал он про Илью Трофимовича. А военком заинтересовался:
— Может, он нам гармонию сделает? А то у нас баян есть, да плохой, а Бухонько по хорошему инструменту скучает.
Записал адрес военком.
Военное дело точное. Утром в воскресенье перед мастерской Ильи Трофимовича остановилась машина. Вышли из нее военные и мастера спрашивают.
Анька посмотрела и отчего-то закраснелась.
— Проходите в дом, я враз его позову.
Метнулась на гору:
— Дяденька! До тебя военные приехали.
Прошло минут десять, пока на гору вскарабкался старик и с гостями поздоровался. Разговор сразу о деле зашел.
— Продажного инструмента у меня, сейчас нет, потому что на заказ работаю. А с работой моей познакомиться желаете — это можно… Слетай-ка в мастерскую, племянница, там двухрядка готовая есть, для дружининской избы-читальни делана.
Парнишка, что с военкомом приехал, на вид щупленький да худенький, глаза под бровями глубоко сидят, а оказался куда как слухменный. Взял в руки двухрядку, лады перебрал. По одной манере, как за инструмент взялся, понял Илья Трофимович его музыкальную сноровку.
Вышел из избы, прошел в мастерскую, из-под кровати сундучок черный вытащил, в избу приволок и отпер хитрым-прехитрым ключом.
— А вот этот для себя сделан. Не заказной, не продажный, а заветный.
Подал Илья Трофимович баян военному, тот осмотрел его, ремень через плечо перекинул. Сам ухом к мехам льнет, инструмент выслушивает, лады перебирает.
И вдруг, точно вольные птицы, запертые в тесную клетку, забились в горнице звуки торжественного и гордого марша.
Бегают пальцы по клавиатуре. Все ниже жмется ухом к инструменту музыкант, все глубже дышат узорные мехи. От звуков вздрагивают стекла в окнах, дребезжит в шкафчике посуда, а их все больше и больше, все быстрее и быстрее ходят пальцы.
Закончил марш музыкант, за другую песню принялся, но Илья Трофимович его прервал:
— В садок бы выйти, а то тесно тебе здесь.
Под яблонями скамейка и столик. И видно со скамейки, как под горою в зеленых соловьиных зарослях течет голубая река. После дождя, когда пыли нет, видно отсюда за пятьдесят километров.
И заговорил баян во всю силу. Не в тесной клетке бессильно бьется пленная птица, а взмывает в небо и парит на раздолье, расправив могучие крылья.
Мы рождены,
чтоб сказку сделать былью…
Преодолеть
пространство и простор…
Не на шутку разболелись у Ильи Трофимовича глаза. Должно быть, от яркого солнечного света слезиться начали. Надвинул он покрепче очки — но и это не помогает.
А Бухонько смотрит в одну точку и покачивается. Ровно, одной грудью дышат и музыкант и инструмент.
Идут люди по улице, дойдут до сада Твердохлебовых и прирастут к месту. Молодежь окружила музыканта. Из всех домов старики выползли.
Жмурится музыкант, перебирает лады, и снова разносятся звуки, кружатся ритмично и стройно, все быстрее, быстрее, но уже нарастает новая мелодия, грустная, о чем-то давнем, позабытом напоминающая, а музыка становится медленной, плавной…
— Что это ты сейчас играл?
— Вальс Штрауса. А вот «Серенада» Шуберта.
Качает Илья Трофимович головой. Давно знает он, что музыка все сказать может, но чтобы так в душу лезть могла — об этом старик не думал. Сам человек не знал, что где-то в нем натянуты еще ни разу не прозвучавшие струны. И вот приходит другой, играет, и там внутри, в потемках, отвечают ему эти струны…
Жарит Назаровна, жена Ардальона, яичницу с салом и картофелем и нет-нет да и оторвется от загнетки, в дверь выглянет. Выглянула на одну, кажись, минутку, а картошка подгорела. Ворчит старуха, а на что — неизвестно. Виноватых, кроме музыки, нет.
«Ну да ладно, — думает Назаровна, — так им и объясню: заслушалась и прозевала маленько».
Отказываются завтракать военные, но от Ильи Трофимовича и Назаровны не отговоришься. Едят они яичницу, пьют из запотевших стаканов студеное молоко, и опять о деле разговор зашел.
— Есть у нас четыреста рублей, что нам на инструмент полагается, — объясняет военком, — и мы вам двухрядку заказать думаем… Баян купить не по средствам.
— За баян и не возьмусь. Зрение не дозволяет.
— Может, ту двухрядку уступите? Деньги при нас.
— Рад бы, да не могу — заказная. Вот-вот за ней придут.
А Бухонько раньше других завтрак кончил, поблагодарил хозяйку да к баяну. Разговаривает Илья Трофимович, а сам к музыке прислушивается. Музыка чудная: начнет играть, потом оборвет и повторит. И что играет — неведомо, а выходит хорошо. Не вытерпел старик, вышел в сад, спрашивает:
— Подбираешь что?
— Нет, свое сыграть пробую.
— Сочиняешь? Пробуешь, значит, как сладится?
— Нет, дедушка, я вроде бы внутри эти звуки слышу. Они наружу просятся, а инструмент помогает. Вот слушай начало.
Над берегом прозвучало несколько музыкальных фраз.
Баянист пояснил:
— Это море шумит, а по нему судно плывет… А потом буря начинается… стихает вроде все, а потом ветер набегает.
Слушает Илья Трофимович и
