Ал. Шубин
МУЗЫКА НАД ДОНОМ
1
Река затерялась в буйной зелени камыша, тальника и косматых понурых ветел. Дальше, за ветлами, где берег идет в гору, начинается сплошная заросль орешника, терна, мелкого дуба. Стелется под ногами ежевика, сердито топорщится, пряча узкую стежку, высокая и злая лесная крапива.
Ковыляет по стежке Илья Трофимович, слушает соловьев и любуется. Отсырев от росы, потемнела его деревянная култышка, штаны и рубаха вовсе мокрые. Ну и пусть! Уже выползло солнышко, и хоть не играет еще по-настоящему, но подойдет час — обогреет и высушит…
Ползет по-над берегом белый туман. Почти под самыми ногами неистово горланят лягушки. Подходит ближе Илья Трофимович, они умолкают, но старика не обманешь.
— А ну! Команда была купаться! Кш-ш!.. А то вишь разорались!
Спугнутые крикуньи одна за другой плюхаются в воду и, выставив бугорками серые головки, выжидают конца тревоги. Пройдет Илья Трофимович — заорут пуще прежнего.
Вот и челнок.
Плохо спускаться по глинистому берегу одноногому, но Илья Трофимович приноровился: где култышку покрепче в глину воткнет, где за куст уцепится. Челнок к приколу прикреплен цепью, а цепь заперта хитрым замком. И челнок, и цепь, и вся сложная рыболовная снасть, от сетки подсачика до медной катушки, — рукоделия самого Ильи Трофимовича.
По среднему Дону, от Костомарова до самого Нижнего Карабута, славятся у рыбаков изготовленные им сазаньи крючки. Сам он их закаливает и спаивает якорьками. Хитрая и сильная рыба сазан, а с такого якорька, шалишь, не сорвется!
Сидит в челноке Илья Трофимович. Очки, чтобы не мешали, на лоб сдвинуты, подсачик под руками. Хорошо ему, привольно и все понятно, речная жизнь для него — прочитанная книга: начнутся всплески около берега, так и знай, стайка окуньков подошла и за селявой гоняется, а там голавль зашалил… А вот истошным голосом закричала лягушка, попавшая на завтрак хитрому ужаку.
«Поделом: хотела жить, осторожнее была бы…»
Гнется удилище, и откуда у Ильи Трофимовича только ловкость берется… Раз, раз — и подсек рыбину…
Рыба крупная скоро не дается. Но на то и охота… Где быстрота нужна, а где терпение — главная рыбацкая сноровка. Отпускает Илья Трофимович леску и понемногу ее придерживает:
— Врешь — устанешь и сдашься!
Сазан устает, и старик начинает выбирать леску. Вот уже у самого челнока мечется широкая черно-зеленая сазанья спина.
— Добро пожаловать! — говорит вслух Илья Трофимовича, подсачивая гостя.
Хорошо на реке в ведреное летнее утро.
— Дя-день-ка-а!..
Старик поднимает голову. И видит: далеко на горе мелькает красное платьишко племянницы.
— Дя-а-день-ка-а-а!..
Не любит старик, когда беспокоят его на рыбалке.
«Чего от меня егозе понадобилось?» — думает он, однако откликается:
— Здесь я!..
— Военные приехали… тебя… просят!..
Илья Трофимович сдвигает фуражку и чешет затылок.
— Военные?..
— Насчет… музыки!
Старик неожиданно оживляется, торопливо сматывает снасти и гонит лодку к берегу.
— Музыка — дело серьезное… А зачем военные?.. Военным я не нужон…
2
Когда Илья Трофимович был еще силен и молод, случилось с ним несчастье. В 1916 году работал он на московском заводе компании «Экс», выпускавшем велосипеды и занимавшемся сборкой самолетов. Расторопный, скорый и задачливый на мастерство слесарь полюбился летчикам-испытателям и был прикомандирован к аэродрому. Здесь-то однажды при запуске мотора его и «повредило» пропеллером. Не быть бы ему в живых, если бы летчики не устроили его в университетскую клинику! Шесть месяцев без малого он пролежал и вышел инвалидом: без ноги, без четырех ребер, со страшным рубцом на затылке. Добрался кое-как до завода и узнал: давно его из списков исключили и забыли. А добрые души, летчики, на фронт уехали…
Раз десять заходил он в заводскую контору, пока дирекции раскачалась выдать ему за увечье девяносто семи рублей. С этими деньгами и поехал он в родное придонские село к младшему брату.
— Ну, брательник Ардальон Трофимович, рад не рад, а встречай…
Помогал в свое время Илья Трофимович деньгами отцу, матери и брату — грех был бы ему в крове отказать, но только, приглядевшись, сам Илья Трофимович сообразил, какая судьба ждет его в будущем. Не то что ему, калеке, а и здоровым мужикам и детворе есть нечего. В поле — не работник, а мастерства сподручного нет… Крепко задумался он, но все-таки себе дело нашел. Однажды в субботу, когда брат собирался везти на подторжье в город капусту, Илья Трофимович озадачил его просьбой. Вынув из кармана последнюю керенку (в то время керенки ходили), он сказал:
— Пригляди-ка ты там, брат, мне корзинку базарную, какая поаккуратнее, приглядистее да покрепче.
Брат было рот разинул, но Илья Трофимович пояснил:
— Для образчика… Тальнику-то на той стороне вон сколько растет. Понял?
Подумал брат, поглядел на крепкие рабочие руки Ильи Трофимовича и усмехнулся:
— Попытать хочешь? Ладно!..
Новое мастерство далось не сразу. Корзиноплетением в селе никто не занимался, и учиться было не у кого. Осмотрев первую корзину, Ардальон остался недоволен:
— Кто же тебе за этакое деньги платить будет?
— За «этакое» не будет, за другую заплатят…
Ардальон недоверчиво крякнул, но третью по счету корзину долго вертел в руках, не то любуясь ею, не то прикидывая, сколько за нее можно взять на базаре, Даже помял — крепка ли?
— Ну что? Тоже скажешь, не годится?
— Эта пойдет… Дошел ты, значит, до дела?
Никогда Ардальон не попрекал Илью Трофимовича куском хлеба, но в тот день, за ужином, инвалид почувствовал хозяйскую ласку.
— Дельно ты, Илюха, задумал!.. Иной в твоем положении на паперти бы стоял, а ты…
— Последний человек, считаю, который на паперть идет… Человек работать должен.
— Вот!.. слово твое на месте!
Братья помолчали.
— Ну, сколько ты таких, — Ардальон кивнул на корзину, — за месяц выгонишь?
— Как понаторею, полтораста, думаю, выгоню.
Ардальон подумал и одобрительно кивнул головой.
На другой день, встав ни свет ни заря, он сделал три конца на лодке, привез целый ворох тальникового прута. Прут был ровный, вырублен со старанием. Из такого прута и мастерить приятно. И вообще приятно работать, когда из дела прок выходит.
Пошли корзины в ход.
3
Село было глиняное и деревянное. Лемеха на сохах да гвозди — вот и все железо. А скучно без металла… Однажды, когда дома никого не было, Илья Трофимович обшарил всю хату.
Нашел старое ведро с проржавленным дном и задумался… Однако ведро на место поставил и дальше пополз. Шарит глазами по избе и видит: в красном углу иконы висят. Посредине
